в горле, – Где ты Тамира похоронила? Я у Ильи не спрашивал, побоялся.
– На Новодевичьем, – поскорей бы он уже убрался, ей время надо, чтобы успокоиться.
– Я, когда вернусь, съездишь со мной?
– Хорошо!
– Глупо просить у тебя прощения, но я прошу. Хоть это уже ничего не изменит, но ты с этим живешь давно, а я только недавно узнал, что потерял сына. И мне жаль, что тогда меня не было рядом. Ты можешь мне не верить, можешь меня не прощать за все, но теперь я с тобой, и я рядом.
– Иди к Илье, Костя, мне одной побыть надо, – устало проговорила, тайком вытирая щеку от слез.
Мужчина молча кивнул, она к нему спиной стояла и не видела, как тот сам почернел от горя, которое прятал ото всех. Не откуда было Маришке знать, что он сам себя винит во всем, что каждую минуту умирает от мыслей, от чувств.
Костя ушел. А Марина так и не поделилась с ним своей болью, и счастьем, одновременно.
Она ждала близнецов. Беременность была сложная, тяжелая. У Тамира показывали тазовое предлежание, но развивались парни нормально. Назначили кесарево, роды начались раньше. У Маришки было многоводие, и это сказалось на детях.
Тамир родился первым, и она даже не поняла сначала, что что-то не так. Ее мальчик молчал, головка была неправильной формы, врачи ей его даже рассмотреть не дали, как следует, унесли. А потом Илья появился, крикливый такой был, с самого рождения.
Это уже потом, когда искали причины появления у Тамира энцефалопатии головного мозга, Илье поставили аутизм.
У Тамира были страшные нарушения, коматозный синдром. Он прожил всего двадцать три минуты, лежал у нее на руках весь в трубках, и в иглах. Но ее убедили, что ему не больно, что он ничего не чувствует.
Она даже глазки его не увидела, и он не видел свою маму.
Худший день в ее жизни!
И самые радостные двадцать три минуты ее жизни, когда ее старший сын…, когда она держала его на своих руках, и пела колыбельную:
«Лунный свет в окошко, звёзды в небесах.
Спи, мой милый крошка, закрывай глаза.
Замурлычет ветер, как пушистый кот,
И усталый вечер, торопясь, уйдёт…»
За ее спиной тихо отворилась дверь, прерывая тихую песню, руки друга сильно сжали плечи, давая нужную опору:
– Он ушел?!
– Да!
И тогда она, через сглатываемое рыдание и слезы, продолжила петь, вместе с Артемом, раскачиваясь из стороны в сторону:
«Баю-баю, баю-баю.
Кто ты? Я, пока не знаю.
Ты родишься скоро очень.
Спи, малыш, спокойной ночи!
Спи, малыш, спи, малыш.
Ночь тебе подарит сладкий детский сон.
Как цветной фонарик, засверкает он.
Осторожно дождик, шелестит листвой.
Он не потревожит сон чудесный твой…»
– Пора уже решать, как действовать, и действовать ли вообще!
Стоило ей это произнести, как лицо собеседника из радушного превратилось в холодную презрительную маску, не выражающую ничего, кроме скуки к самой беседе и презрения к собеседнику.
Признаться, первое время, когда они только начали работать, такие резкие перемены в настроении ее непосредственного босса очень пугали. До дрожи, трясущихся поджилок, заикания и нервного тика, как следствие всего перечисленного. Потом привыкла, человек вообще ко всему привыкает, и она, Маришка, исключением не стала.
Поэтому сейчас спокойно сидела напротив Савы за столиком в ресторане и так же, в расслабленной позе, лениво пила, давно остывший кофе, и смотрела ему прямо в глаза.
Карие, темные, яростные глаза!
В этом человеке, удивительным образом, сочеталось несочетаемое.
Долгие годы, работая на него, именно как наемный работник по теневой бухгалтерии, экономике, незаконным сделкам с недвижимостью и предприятиями, Маришка всегда поражалась ему.
Савелий Петрович Шахов, для нее и ее сына просто Сава, для кого-то Шах, теперь уже завидный и очень удачливый бизнесмен. Но, в прошлом, владелец казино. Не только в Москве. Правда, с принятием закона о запрете азартных игровых заведений, мало, что изменилось. Просто все ушло в тень и дало возможность самой Маришке предложить, тогда еще Шаху, перевести большую часть активов в чистый бизнес, раскрутить те предприятия, бывшие владельцы, которых, оставляли эти самые предприятия ему в качестве залога, или даже, в виде оплаты карточного долга.
С Шахом, в этом вопросе, никогда не шутили, он такие шутки не понимал, а его ребята умели мастерски не только выбивать долги, но и приватизировать то, что, казалось бы, приватизировать достаточно трудно. Они с Андреем, как раз, такими делами и занимались. Но время менялось, реалии их мира, в котором они все так удачно устроились, тоже менялись, это понимала она сама, это понимал и Шах.
Вот и предложила, и даже составила предварительный бизнес-план на год. А он возьми, да согласись, но сказал, что чуть, что не так, отвечать ей.
Ох, что тогда началось?! Они с Андреем и с Артемом пахали сутками, не спали, практически не ели, она сына видела только, спящим по ночам, и то не всегда получалось домой возвращаться.
Итог превзошел все ожидания!
Шах доволен, к их работе подкопаться было практически нереально, не зря он своих адвокатов красной икрой кормит. И они с Андреем, в благодарность, получили свободу.
Только кому эта свобода была нужна?
Оба успели сделать себе репутацию, и если бы не Сава, то кто-то другой, однозначно, взял бы их под свое крыло, и не факт, что условия их соглашения о найме были бы такими же.
Сава ценил преданных ему людей, ценил! Для него это было важно!
И их решение он тоже оценил.
С тех пор он стал для нее просто Сава, друг и старший наставник, а она, для него, верный союзник и тоже, в некоторой степени, друг.
Душу друг другу, конечно, не открыли сразу, но постепенно стали доверять настолько, насколько это вообще возможно для людей их вида деятельности.
Но сейчас Маришка смотрела на Саву, и понимала несколько простых вещей про него и про себя.
Даже, если случится так, что ее, неважно кто, и не важно, как именно, но прижмут к стенке и попросят сдать его, она пошлет их всех, куда подальше и сядет сама, но Саву не сдаст.
Он слишком для нее стал важен!
Можно было бы сказать, что он заменил ей отца, но Сава был старше ее не намного, пять лет – это небольшая разница, в принципе. Но она становится буквально огромной пропастью, в восприятии мира, в жизненном опыте, если он из мальчика беспризорника
