конкретную историю, дорогая. — Бетси поглаживает себя по волосам, отказываясь встретиться взглядом с племянницей.
— Мне двадцать три!
— Да, ты еще недостаточно взрослая, — говорит бабушка. — Спроси ее еще раз через десять лет.
Иисус. Эмма не шутила, когда говорила, что они дикие. Смотреть на их — все равно, что смотреть матч по пинг-понгу, только никто не знает правил, счета и куда делся чертов мяч.
— Так что же значит быть ее телохранителем, милый мальчик? — спрашивает меня бабушка, меняя тему, прежде чем Эмма сможет возразить против того, чтобы ее классифицировали как слишком молодую, чтобы слышать о подвигах своей тети. Хотя, честно говоря, я думаю, что, возможно, даже я слишком молод, чтобы их слышать.
— Обычная ерунда, — быстро поправляю я, пытаясь следить за своими манерами. Мама надрала бы мне задницу за то, что я ругался в присутствии этих двоих. — Я поживу тут, пока буду обновлять здесь систему безопасности и следить за происходящим.
— Переедешь? — Эмма разворачивается ко мне, ее глаза широко раскрыты. — Ты не переедешь.
— Да, я перееду, малышка.
— Я не соглашалась на это.
— Мои правила, мой путь, помнишь? — я провожу большим пальцем по ее щеке. — Ты подписалась на это, когда согласилась.
— Я на это не соглашалась! Ты отвлекал меня, пока я не забыла о споре.
— О, он мне нравится, — шепчет Бетси бабушке, взявшись за руку с сестрой. — Он умный.
— Перестань становиться на сторону врага, Бетси. Ты должна быть в моей команде.
— Эммалин, дорогая девочка, если присутствие в твоей команде означает, что этот великолепный мужчина не переедет, никто не хочет быть в твоей команде, — откровенно говорит Бетси, поглаживая племянницу по голове. — Но вы двое не отвлекайтесь, продолжаете спорить. Лу и я пока начнем готовить ужин.
Зейн
— Я так злюсь на тебя, — шипит Эмма, как только бабушка и Бетси выходят из комнаты. — Ты сказал им, что переезжаешь.
— Я переезжаю.
— Я не соглашалась на это.
— Ты это сделала. Ты просто не помнишь, как это делала, — лгу я и тянусь к ней. Она пытается уклониться от меня, уклоняясь влево, но мне все равно удается схватить ее.
Она фыркает, когда я беру ее на руки, бережно прижимая ее к своему телу.
— Ты чертовски сексуальна, когда злишься, ягненок.
— Перестань со мной флиртовать, Зейн. Я пытаюсь тебя раздражать.
— Да? И как, у тебя это получается? — спрашиваю я, развязывая завиток, удерживающий ее волосы на голове. Густая масса падает ей на спину. Я немедленно погружаю в них руки, мой член пульсирует. Черт побери, даже волосы у нее мягкие.
— До этого было легче, — бормочет она, заставляя меня смеяться.
— Я могу отмотать назад, если ты считаешь, что это поможет.
Она смотрит на меня очаровательным хмурым взглядом. И это все, что я могу вынести. Я пытался заполучить эту женщину целый гребаный месяц, сводя себя с ума, думая о том, что я буду делать, когда она окажется в моих объятиях. Теперь она здесь, и я не буду терять ни секунды.
Я нападаю, захватывая ее рот еще до того, как у нее появляется шанс сопротивляться мне. К моему удивлению, она даже не пытается. Она скулит, и звук доносится прямо до моего члена. Ее руки запутываются в моих волосах, когда она пытается притянуть меня ближе.
Я облизываю ее рот, нападая на него, как на ее киску. Чертов ад. Она на вкус как волшебство. Ее вкус поражает всю мою систему, уничтожая все мои шансы выжить, если она попытается меня уничтожить. Был ли у меня вообще шанс выжить?
Нет.
Думаю, я с первого же дня понял, что она была моей единственной. Вот почему я так упорно боролся за то, чтобы она была на одной волне со мной. Я простой мужчина с простыми потребностями. И через пять минут после встречи с ней я понял, что она нужна в моей жизни.
Это чувство уверенности только возросло за последний месяц.
Сейчас она жизненно важна для меня и стоит выше всего остального в иерархии потребностей. Если нам нужна цель — она моя. Если жизни нужен смысл, то это она.
— Господи, ягненок, — хриплю я, отрываясь от ее губ только для того, чтобы возвратиться к ним снова. Я не могу перестать целовать ее теперь, когда начал. Она, конечно, не говорит мне «нет». Это далеко от прошлого месяца. Ее капитуляция — самая сладкая победа, которую я когда-либо ощущал.
— Ты должен перестать меня целовать, — бормочет она, кусая мою нижнюю губу. — Нас снова поймают.
Я решаю эту проблему быстро. Я провожу ее обратно к узкому коридору на противоположной стороне гостиной. Каким-то образом мне удается избегать старинного журнального столика и кучи пряжи, выпадающей из корзины возле дивана.
Бабушка и Бетси болтают на кухне, радостно стучат кастрюлями и сковородками и спорят о том, кто испечет лучший чесночный хлеб. Уверенный, что они будут заняты, по крайней мере, в ближайшие несколько минут, я тащу Эмму в первую попавшуюся комнату, захлопнув за нами дверь.
Я ловлю короткую вспышку серо-желтой занавески для душа и такого же коврика, прежде чем маленькая ванная комната погружается в полную темноту.
— Теперь нас не поймают, — рычу я, нащупывая замок на двери, чтобы прикрыть все свои базы.
— Зейн, — шепчет Эмма с нервной дрожью в голосе. Я тоже слышу в этом волнение. Она хочет этого. Она просто боится.
— Шшш, ягненок. — Я прижимаю ее спиной к двери, уткнувшись носом в ее шею. — Я понял тебя.
— Я… я…
— Ты хочешь, чтобы я остановился?
— Нет.
Я выдыхаю, чертовски горжусь ею. Она застенчивая, милая и чертовски нервная. Но ей не терпится узнать, что между нами, и ей очень хочется, чтобы я показал ей, насколько это может быть хорошо. Я думаю, она просто боится отдать свое сердце мне в руки, хотя дает мне возможность разбить его.
Однако теперь она должна знать, что эти руки созданы для защиты каждой частички ее тела. Они были созданы для поклонения каждой частичке ее тела. Мне плевать, насколько беспокойна ее жизнь, насколько дики ее бабушки. Я никуда не денусь.
— Тогда откинься назад и позволь мне показать тебе, чего ты так жаждала с тех пор, как я поцеловал тебя в комнате отдыха. — Я осыпаю поцелуями дразнящий намек на декольте, открывающееся на ее рубашке. То, как она одевается, сводит меня с ума. Она не пытается скрыть свое пышное тело. Она этого не стыдится.
