Было не так много людей, которым Тео доверял без тени сомнения, но Исаак принадлежал к их числу.
Хотя бы из-за его преданности Галену.
Исаак выпрямился.
— Конечно, ваше величество. Это связано с нападением на консорта?
— Это так, — он колебался. Как только он нажмёт на этот пресловутый курок, пути назад не будет. — Мне нужно, чтобы ты нашёл Дориана Микоса.
Дориан Микос пил вино и наблюдал, как машина подъезжает к дому. Он уже знал, кто в ней находится. Несколько часов назад его предупредили, что неизвестное лицо установило его местонахождение. Упомянутый субъект, возможно, был неизвестен его службе безопасности, но он точно знал, кто звонил.
Его жена Энн прислонилась к перилам. Она была прекрасна, даже спустя столько лет, ветер отбрасывал её светлые волосы с лица. Возраст выжег юношеские изгибы её тела, оставив после себя только безупречную силу. Она не оглянулась.
— Он рано.
— Страх делает дураками даже лучших из людей.
Дориан не обязательно причислил бы Теодора Фитцчарлза III к лучшим из людей, но он принёс больше власти, чем большинство. Он был угрозой, и большой. Они провели шесть месяцев, наблюдая за ним — наблюдая за всеми троими — и обдумывая варианты. Тридцать лет назад Дориан и представить себе не мог, что его единственный сын станет консортом короля Талании. Если бы это было так, он бы всё разыграл по-другому.
Невозможно удержать власть над Галеном, когда этот человек с такой же вероятностью пристрелит его, как и выслушает всё, что он скажет. Мальчик действительно принимал всё слишком близко к сердцу. Сила была единственным богом, которому поклонялся Дориан, и всё приносилось в жертву, когда дело доходило до долгой игры.
Включая его сына.
Он оглянулся через плечо на мужчину в чёрном, стоящего вне пределов слышимости.
— Отправьте его наверх, когда он придёт. — Он подождал, пока мужчина кивнёт и исчезнет, прежде чем снова повернуться к жене. — Мы должны быть осторожны с ним. Он действует не так, как Гален.
Их сын разделил мир на чёрное и белое. Это не было чем-то таким упрощённым, как добро и зло — это были люди, которые имели для него значение, и те, кто не имел. Он мог бы проникнуться сочувствием к кому-то, кто находится в опасности, но он не стал бы компрометировать людей, которых любит, из-за кровоточащего сердца. Из-за этого им было чертовски трудно манипулировать, потому что он был либо апатичен, либо выходил из себя при каждой предполагаемой угрозе, с которой сталкивался.
Теодор, с другой стороны, ценил нюансы.
Никто не вернётся из изгнания и не испортит совершенно хороший переворот, если только он сам не представляет угрозы.
Энн пошевелилась, давая понять, что они больше не одни. Дориан посмотрел на своё вино и спрятал улыбку.
— Что привело короля Талании в мой скромный дом?
Он почти ожидал, что этот человек бросится с обвинениями. Дориану следовало знать лучше. Теодор вышел на балкон и опустился в свободное кресло. Он взял бутылку вина и осмотрел её.
— Хороший урожай.
— Я ценю в жизни всё самое прекрасное.
— Ничего, кроме самого лучшего, для тебя, пока ты страдаешь в своём изгнании, — Теодор демонстративно огляделся. — Страдание — понятие относительное, я полагаю.
Дориан пожал одним плечом.
— Я полагаю, что так и есть.
Он подождал, но Теодор, казалось, не был заинтересован в том, чтобы заполнить тишину. Дориан мёртвой хваткой вцепился в его нетерпение. Это была не более чем игра в «Цыплёнка» (прим. — Игра «Цыплёнок», также известная как игра «Ястреб-Голубь», представляет собой влиятельную модель эскалации конфликта в теории игр. Принцип игры заключается в том, что, хотя предпочтительно не уступать противнику, но, если ни один из игроков не уступает, такой исход является наихудшим из возможных для обоих игроков), и будь он проклят, если сломается первым и даст Теодору преимущество.
Теодор откинулся назад и положил ногу на колено, чувствуя себя королём в своём королевстве как дома. Казалось, не имело значения, что они были не на таланской земле или что в настоящее время он сидел на территории, которая считалась вражеской.
— У Филиппа в тюрьме всё хорошо. Я знаю, что ты был особенно обеспокоен своим бывшим подельником по преступлению.
Он моргнул. К чему он клонил?
— Я не уверен, на что вы намекаете.
— Я ни на что не намекаю. Я прямо заявляю. Мой дядя, тот, с кем ты вступил в сговор, чтобы не допустить меня к трону, чувствует себя хорошо в тюрьме, — Теодор опустил обе ноги на пол и наклонился вперёд, чтобы опереться локтями о колени. — Я думаю, нам пора это обсудить. Не так ли?
* * *
Гален лежал в темноте и прислушивался к дыханию Мэг. Такая мелочь — вдох, пауза, выдох. Раньше он никогда особо не задумывался об этом. Даже после автокатастрофы, в которой Тео потерял сознание, а Мэг порезалась, он никогда по-настоящему не думал, что кто-то из них умрёт. Он был слишком сосредоточен на конечной цели: поиске и устранении угрозы.
На этот раз он не знал, от кого исходит угроза.
Кто-то проник в их дом и причинил боль их женщине, а он застрял здесь, изображая няньку, в то время как Тео ушёл и занимался… чем бы он, чёрт возьми, ни занимался. Предполагалось, что рисковать — это работа Галена. Так долго вся его цель сводилась к одной прерогативе — оберегать Тео. Шести месяцев было недостаточно, чтобы отменить многолетний мыслительный процесс. Он не хотел этого отменять. Никто лучше Галена не умел уберечь Тео от вреда. Даже Козлов, хотя он был, по крайней мере, в основном способным.
Гален закрыл глаза и тут же открыл их снова. Этой ночью ему не удастся заснуть, не с ним, считающим каждый вздох Мэг и напряжённо прислушивающимся, не откроется ли дверь и не вернётся ли Тео целым и невредимым.
Ему следовало пойти с ним. Прикрывать ему спину.
Но если бы он ушёл, кто бы позаботился о Мэг?
Чёрт, это было не его дело. Он никогда не беспокоился о том, чтобы его тянули в разные стороны, потому что его импульс имел только одно направление. Гален предпочитал действовать именно так. Жизнь была беспорядочной, как любила напоминать ему Мэг. Мерзости случались, и эмоции заставили их всех вести себя как чёртовых дураков. Он любил Мэг и хотел, чтобы она была в безопасности. Он любил Тео и хотел уберечь задницу своего друга от опасности.
Несколько часов спустя, как только первые
