Следующим утром хлопотали.
Баба Оня обошла комнаты, обмахнула стены травяным веником. Побрызгала по углам водой, начитала особый заговор.
После засобиралась на улицу, велела Анне:
– Составь письмецо. Укажи в нём, что хотела бы оставить позади. Подробно пропиши, что тревожит тебя, беспокоит. Сожжём потом твою записочку.
– Вы костер разводить собрались?
– Он уже горит, Аннушка, ждёт нас. Одевайся.
Во дворе намело снегу. Возле снеговика стояла нетронутая целина, никаких следов не осталось от вчерашних незваных гостей.
– Ох… Нехорошо, – приостановилась бабка перед ним. – Всё попортили ироды! Теперь только разломать.
Снеговик ухмылялся зло, шишка носа загнулась к низу, угольки глаз поблёскивали красным.
– Ткни его веником, Аннушка!
– Зачем? Я сейчас ему лицо подправлю.
– Лицо подправишь, а нутро нет. Порченный он, не зря вчера эти шастали. Ну, как проснётся ночью, пугать народ примется?
– Может тогда ваш домовой его подправит?
– Тише! Не вспоминай его, не зови! Нельзя ему теперь во двор! Ломай снеговика, говорю.
Жалко было Анне своих трудов, но пришлось послушаться, ткнуть веником в голову-шар.
– Так-то лучше, – покивала бабка. – Пойдем к костру.
Они двинулись к старой баньке, туда, где весело и споро занималось пламя. Дорожки за ночь порядком присыпало, идти пришлось медленно, проваливаясь в снег.
– Спасибо, батюшка, за подмогу, – поклонилась баба Оня старому строению. После развязала узлы, начала подкладывать в костёр старый хлам. Искры от огня летели по сторонам, пространство вокруг трепетало, и Анна невольно засмотрелась на яркие всполохи.
– Кидай сюда свою бумажку, – велела ей бабка.
Анна достала свернутый вчетверо листочек, скомкала для надёжности и бросила.
Она написала всего несколько слов – нелюбимая работа и одиночество.
Глядя теперь, как мгновенно смело пламя крошечный листок, и вправду поверила, что всё изменится к лучшему, и Новый год принесёт с собой только счастье.
– Хорошо мы управились, быстро, – улыбнулась довольная баба Оня, смахивая с лица невесомые снежинки. – До чего люблю зиму!..
– Вы зачем баньке кланялись?
– Не баньке, деточка. Баеннику. Он костерок нам разложил, завтра в ночь и баньку протопит. Я ему после гостинцев отнесу, попрошу, чтоб принял гостей по-хорошему.
– Вы ждете гостей?
– Придёт кое-кто попариться.
– Банька же старая, не опасно в такой мыться?
– Кому как, деточка. Я-то давно ей не пользуюсь, к Матрёше хожу. А здесь домовые парятся, со всей деревни собираются по особым дням.
– А можно внутрь заглянуть?
– Не стоит, деточка. Опасно это, вдруг что обвалится. Сама видишь, что совсем обветшала банька. Да и баеннику это не по нраву придётся, не хочется его сердить.
– Что же он, костёр разложил, а двор не расчистил?
– За двором суседко доглядывает. Расчистит в свой черёд. Что-то проголодалась я. Пошли уже в дом.
Отобедали они просто и сытно. Баба Оня нажарила картошки с грибами, принесла в миске солёные помидорки. И всё торопила Анну – ешь скорее, деточка, у нас ещё дел полно, до темна управиться нужно.
Повозившись в кладовой, вынесла деревянный ящичек, достала жёлтые свечи, сложенные по несколько да перевязанные бечевой.
Скрученные словно из тонких сот, свечи выглядели необычно, пахли приятно – мёдом, чуть ладаном, лёгкой травяной горчинкой.
К каждой такой вязаночке была примотана написанная от руки бирочка с пояснениями.
– «Полынь», – стала разбирать названия Анна. – «Лавр», «Рута»…
– Я свечи из вощины делаю. К ним порошки примешиваю из травок сушёных. В зависимости от надобности. Свечи-то не простые, для особливых целей назначены. Мы их по окошкам расставим, а как стемнеет – зажжём.
Так же рассыпала баба Оня по подоконникам дорожки соли, положила перед порогом какой-то корешок. Ещё раз обежала комнаты, перекрестила углы.
Днём потянулись соседи. Забегала Матрёша, шепталась о чём-то с бабкой на кухне. Приходил за свечами дед Семён. Люди шли и шли, и каждому вручала Оня загодя приготовленные свёрточки.
Как сгустились сумерки – снег стих. Рассыпалась по небу золотистая звёздная крупа. Месяц грозно выставил острые рога свои, словно приготовился защищаться. И показались на деревенской дороге чёрные тени – многорукие да рогатые, с хвостами да крыльями. Пошли подбираться к домам, жадно вслушиваться в людские разговоры.
Анна с бабой Оней пряжу распутывали, когда грянуло под окном громкое:
– Хозяйка, впусти!
Анна дёрнулась, выронила клубок. Баба Оня приложила палец к губам, просигнализировала, чтобы молчала.
– Отвори, хозяйка! – рявкнуло снова. – Нам бы погреться! Пусти!
И зачастили настойчивые голоса:
– Пусти, хозяйка!
