— А как же дом — ведь ты отдала его нам?
— Вито, речь не о том, что я предлагаю вам нечто, чем по воле случая владею благодаря деньгам, которые мне довелось унаследовать. Я хочу вложить свои навыки, время и энергию, разве ты не понимаешь?
Вито неохотно согласился, убежденный, что Билли недолго продержится в душной темноте и напряженной атмосфере монтажной комнаты, но через день все надежно привитые у Кэти Гиббс навыки вернулись к Билли. В работе ей помогало вечно подавляемое ею прежде стремление приносить пользу, она была внимательна и старательна. День шел за днем. Билли училась говорить на языке кино так же, как когда-то на французском. Потихоньку она стала лучше разбираться в том, что делают с фильмом, как его искусно лепят из «сырого материала», привезенного из Мендосино. Она начала понимать, почему при монтаже даже идеально снятых и прекрасно сыгранных сцен жизненно важен глаз художника, увидела, как выбор ближнего плана вместо среднего полностью меняет настрой сцены, как иногда приходится вырезать даже самые изысканные фрагменты, чтобы сохранить темп или настроение.
Библиотека Билли, уставленная взятым напрокат оборудованием, превратилась в монтажную. В большей из двух гостиных устроили просмотровый зал. В бывшей игорной за «Стейнвеем» сидел Мик Силверстейн, композитор, и прорабатывал ритмы для «Зеркал». Через неделю прибыли два звукорежиссера и целыми днями так и проколдовали над каждой законченной катушкой. Даже загнанные в дальний угол огромного дома, они производили такой шум, что пришлось выселить их в гараж. Столовой пользовались непрерывно, потому что невозможно было заранее предугадать, когда у кого найдется время перекусить. Файфи, Вито, Билли, Брэнди и Мэри завтракали в семь часов. С одиннадцати утра до полуночи горячая еда должна была быть всегда наготове.
Познания Билли в домоводстве сводились к двум правилам: как застирывать кровяные пятна холодной водой и как нанимать прислугу. Первому ее научила тетя Корнелия, когда Билли достигла подросткового возраста, второму — Эллис. «Нанимай только лучших из профессионалов, — говорил он, — обращайся с ними как можно уважительнее, плати на двадцать процентов больше существующих расценок, и можешь быть в них уверена». Дворецкий и шеф-повар Билли проработали у нее много лет, но спустя десять дней непрерывной суматошной готовки холодного и горячего изнеженный повар удрал, бормоча что-то о странном поведении и невежливых работодателях. Дворецкий, однако, был из более крепкого теста. Он нанял еще двух кухарок и привез двоих приятелей-поваров, с которыми во Вторую мировую вместе служил в интендантских войсках. Три постоянные горничные по возможности содержали дом в чистоте, хотя их выводили из себя горы неизвестно откуда взявшегося хлама, наваленные кругом кучи сигаретных окурков, надписи на стенах, проплешины в персидских коврах от взятого напрокат оборудования. Несмотря на все их старания, ковер в столовой выглядел так, словно по нему прошагала армия, разбрасывая по дороге куски тушеного мяса.
В команду входил и Джош Хиллмэн — тяжелая артиллерия, из своей конторы отражавший бесконечные запросы, направляемые Вито студии, заградительным огнем ответных бумаг. Приехав однажды к Билли, он, беседуя с суровыми охранниками при входе, заметил трех человек, бесстрастно дожидавшихся снаружи, пока Вито выйдет из поместья, чтобы вручить ему повестку с вызовом в суд.
— Арви лишен воображения, — сказал он Билли. — Если бы он и вправду хотел, он бы нанял вертолет, приземлился с армейцами на лужайке, силой ворвался в дом и вручил Вито повестку.
Билли устало рассмеялась.
— Может, и до этого дойдет. Он так зол. Кто знает, что он еще выкинет?
Хиллмэн едва узнавал Билли в рабочей одежде: махровый спортивный костюм, обвисший сзади, теннисные туфли, волосы небрежно стянуты в хвост. Если бы не великолепные бриллианты в ушах, он бы не выделил ее из толпы — так не похожа была на Билли Айкхорн эта не слишком ухоженная, деловитая, наспех одетая женщина. Она выглядела, как землекоп, вкалывающий без выходных, только с бриллиантами в ушах, подумал он. Безумный рабочий ритм профессионалов стал для нее привычным, восьмичасовой рабочий день вызывал улыбку, тихий напряженный аврал стал нормой, расслабленность — отклонением.
— Я отогнал их, но с трудом, — сказал он Билли. — Сколько еще это будет продолжаться? Сколько времени вам нужно?
— Конец уже виден, — вздохнула она. — Мы каждый день возим фильм туда и обратно в лабораторию для перезаписи, оптических эффектов, титров. Остальное я не совсем понимаю.
— Как вам удается провозить его мимо этих головорезов у ворот? — с любопытством спросил Джош. Он имел дело только со словами и бумагами, а не с самим фильмом, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор.
— На грузовиках со съемными бортами. Иногда на них написано «Пайонир Хардвеар», иногда — «Юргенсен». Перевернешь — завтра на них красуется «Рото-рутер». — Билли гордилась этой уловкой, она сама ее придумала.
— Через сколько недель вы закончите?
— Монтажа осталось недели на две. Вчера вечером звонил агент Файфи и сказал, что Арви внес его в черный список студии и вместе с гильдией режиссеров подал на него в суд, утверждая, что он нарушил контракт, причастен к воровству. Агент боится, что Файфи может потерять режиссерскую лицензию.
— И что сделал Файфи? — встревоженно спросил Джош.
— Велел агенту передать Арви нечто непроизносимое и сказать, что проживет и без студии, что члены гильдии его друзья и что Арви ничего от них не добьется.
— Надеюсь, он окажется прав, — мрачно сказал Джош.
На следующий день снова позвонил агент Файфи, еще более взволнованный.
— Слушай, Робин Гуд, — раздраженно сказал он, — сматывался бы ты лучше из Шервудского леса. Мне сегодня звонили из «Метро» и «Парамаунт». Если ты помнишь, они собирались дать тебе следующую работу. Арви наговорил им про тебя кучу всего, и они хотят отказаться от своих планов, а на бумаге у нас ничего нет. Ты что, решил покончить с собой? Я серьезно, Файфи, все твое будущее под вопросом, а гильдия режиссеров не станет сражаться за тебя со студиями. Останешься в «Зеркалах» — снова будешь снимать рекламные ролики. Юридически этот фильм не твой, как бы ты ни старался себя разубедить.
На следующее утро место Файфи за завтраком оказалось пустым, а под дверью комнаты Вито и Билли лежала записка, являвшая смесь глубоких извинений и оправданий, ссылок на очевидную необходимость.
— Я не могу его винить, — мрачно сказал Вито. — Он сделал больше, чем я имел право ожидать. Но, господи, если бы он побыл здесь еще две недели…
