– Боже, какой же он крохотный и слабый! – воскликнула она. – И совсем легкий – пушинка. – Она испуганно посмотрела на доктора Ландау. – Весит не больше трех-четырех фунтов.
– Знаю. Закутайте его покрепче, только смотрите не задушите. Ему нужно как можно больше кислорода. Легкие еще не разработаны.
Зандра послушно кивнула.
– И если не хотите потерять ребенка, надо как можно быстрее попасть в больницу.
В этот момент открылся люк вентиляционной трубы, и в образовавшемся отверстии появилась голова Чарли. Прижимая палец к губам, он улыбался во весь рот.
Кензи растерянно переводила взгляд с ребенка на Чарли и обратно. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Слишком много для одного дня.
И тут ее охватил восторг, какого никогда прежде ей испытывать не доводилось.
– Все будет нормально, – заверила она Зандру. – Видишь, мой Чарли уже здесь и вызывает подмогу. А теперь давай успокоимся и будем вести себя смирно. А вы, мужчины, помогите Чарли спуститься на пол. Мне вовсе не хочется, чтобы мой герой сломал себе шею.
В вестибюле ожил «уоки-токи». Начальник полиции расцвел, как майская роза, и подмигнул фэбээровцу.
– Это и есть твой человек?
– Он самый. Внимание!
Участники группы захвата вскочили на ноги.
– Слушать меня! – И он кратко передал сообщение Чарли. – Вопросы?
Таковых не последовало.
– Тогда вперед!
Тяжело топая сапогами, все бросились вверх по лестнице в сторону вентиляционного люка.
Время на складе тянулось мучительно медленно. Ожидание вызволения сделалось для присутствующих самым долгим и самым трудным в их жизни.
В зале же продолжался смертельный аукцион. Намечавшийся было бунт был подавлен, и лоты со второго по одиннадцатый прошли по замыслу бандитов. Сильные мира сего и богачи, охваченные страхом, в состоянии полной беспомощности, названивали по телефонам, организуя выкуп.
Никто не захотел разделить участь Милдред Дэвис.
Объявили лот номер двенадцать.
На складе время уже не тянулось, оно, казалось, остановилось совсем.
Кензи с Чарли нашли местечко за сложенными в штабели картинами и уселись на пол.
– Слушай, с каких это пор ты заделался таким героем? – восхищенно спросила Кензи. – Ведь так не долго и с жизнью проститься!
– Не так громко, – прошептал Чарли, поднимая пистолет. Коп – всегда коп, и он, перед тем как уединиться с Кензи, бегло осмотрел помещение. – А то глядишь, кто-нибудь из этих негодяев решит сунуть сюда нос.
– По-моему, я задала вопрос, – заметила Кензи.
– Если хочешь знать, то у меня в этом деле, помимо всего прочего, и личный интерес, – сказал Чарли.
– Да ну? – Кензи с любопытством приподняла брови. – И что же это за интерес?
– А ты как думаешь, бессердечная, безнравственная двоемужица?
– Вот это да, Чарлз Габриэль Ферраро! – хрипло проговорила Кензи, не отводя от него влюбленных глаз. – Насколько я понимаю, это у тебя такая манера объясняться в любви?
– Вполне вероятно. – Чарли по-прежнему сжимал пистолет в руке, направив дуло на потолок.
– А ведь подумать только, как я тебя мучила все это время! И все из-за характера – никак не могла решиться.
– То есть сейчас наконец решилась? – сощурился Чарли.
– Похоже на то.
– И каков же приговор?
Кензи твердо выдержала его взгляд.
– Для начала надо выбраться из этой передряги живыми.
– Это у тебя такая манера говорить «да»?
– Вполне вероятно.
– Все еще боишься сказать последнее слово? – раздраженно буркнул он. – Так, что ли?
– Не боюсь, – покачала головой Кензи. – Ты мой главный герой.
– Это еще как прикажешь понимать?
– Ты что, в кино ни разу не был? В конце герою всегда достается награда.
– Какое же терпение требуется, чтобы ее получить, – усмехнулся Чарли.
Интуиция подсказывала Дине, что запасы везения истощились – следует поторопиться.
– Ручки у вас, наверное, найдутся, джентльмены, – обратилась она к адвокатам, – а вот с бумагой плохо. Но ведь для того, чтобы свидетельство имело юридическую силу, его не обязательно фиксировать на бумаге?
– Если документ составлен и заверен должным образом, – подтвердил специалист по разводам, – писать можно на чем угодно.
– Отлично!
Дина огляделась и, заметив поблизости небольшую картину в позолоченной раме, без колебаний сняла ее с подставки и перевернула вниз лицом.
– Вот вам и бумага, – весело проворковала она. – Действуйте.
Все трое переглянулись и пожали плечами.
– А почему бы и нет? – сказал защитник мафии и строго посмотрел на Дину. – Только надо, чтобы его высочество купил эту картину. Достанься она кому другому, хлопот не оберешься.
– Купит, купит, дорогой, не сомневайтесь, – заверила его Дина. – Это уж моя забота.
Сгрудившись вокруг полотна, адвокаты принялись составлять текст документа.
Плотно закутав новорожденного в чей-то пиджак и прижав его к груди, Зандра положила голову мужу на колени.
– Ну вот, любимая, – прошептал он. – Ведь говорил же я тебе, все будет хорошо.
Она озабоченно посмотрела на него.
– Да, но ему надо в больницу! Иначе он не выживет!
– Ты же слышала Кензи: нас вот-вот выручат. Еще минуту тер...
Его прервал звонок мобильного телефона.
– Да?
– Ваше высочество? Это доктор Рантцау.
Карл Хайнц внутренне сжался.
– Да, доктор?
– Примите мои самые искренние соболезнования, – сказал директор клиники. – Его высочество князь Леопольд несколько минут назад скончался.
Карл Хайнц уронил руку и бессильно закрыл глаза. Вряд ли это можно назвать неожиданностью, и все равно тяжело.
«Да и можно ли быть готовым, – подумал он, – к смерти близких?»
– Что там, милый? – раздался голос Зандры.
– Отец, – с трудом выговорил Карл Хайнц. – Он умер.
– О нет, нет! – Зандра порывисто прижалась к нему. – Даже и не знаю, что сказать...
Карл Хайнц молча вздохнул.
«Бог дал, Бог взял, – мелькнуло у него в голове. – До чего верно сказано, лучше не придумаешь».
– Вот странно, – медленно проговорил он, – наш сын родился буквально за минуту до смерти отца. И впрямь, горе с радостью шагают об руку.
Дина отняла у него трубку и отошла немного в сторону.
– Да-да, не вешайте трубку. Кто у телефона? Ясно. Принц не может сейчас говорить, доктор Рантцау. У меня просьба: назовите, пожалуйста, точное время кончины его отца.
– Он умер в два часа тринадцать минут по среднеевропейскому времени.
У Дины упало сердце. Младенец родился в восемь семнадцать по местному.
– Это точно? – спросила она.
