Я развернула одну из поношенных золотистых салфеток, что отец положил возле каждого из приборов.
— Итак, кто наш таинственный гость?
— Ты не хочешь разогреть для меня горошек? — спросил отец, кивнув в сторону банки с консервированным горошком на кухонной стойке.
— Пожалуй, смогла бы. — Я нашла кастрюльку из полированного алюминия (из тех же старинных припасов) и, высыпав из банки горошек, поставила на конфорку.
— Рис готов, на случай, если ты хочешь разложить его на тарелки. Рекомендую воспользоваться для этого формочкой, — сказал отец, указывая на стеклянные креманки на той же стойке. — Но вначале советую положить немного масла.
— Знаю-знаю. Так как насчет твоего гостя?
— Хочешь пива? — спросил отец, открывая холодильник. — Я купил импортного, какое ты любишь.
— С меня пока хватит чаю, — сказала я. — Ну, давай же, па. Не заставляй меня гадать, кто придет к нам на ужин.
— Этот человек — новичок в городе, — сказал отец. Открыв дверцу духовки, он посмотрел на рогалики, которые там разогревал. — К тому же, симпатичный.
— Пап, ты не мог так поступить!
— Как поступить? — Взгляд у отца был совершенно невинный.
— Ты не мог устроить для меня свидание вслепую, особенно сейчас.
— Свидание? Черт побери, никакое это не свидание. Кили, ты же меня знаешь. Разве я когда-нибудь пытался устроить для тебя свидание? Ну, хоть раз в жизни?
— Прошу тебя, не прикидывайся. Помнишь того парня из рекламного агентства?
— Я думал, он сможет помочь тебе продвинуть бизнес, — сказал отец. — И кстати, о нем тоже ничего плохого нельзя сказать.
— Он плевался, когда говорил. Мне пришлось дождевик надеть, когда я пошла с ним на свидание. И он был не единственным кобельком, с которым ты хотел меня свести. Помнишь этого проныру — торговца Библией, которого ты встретил в бизнес-клубе «Ротари»?
— Немного духовности еще никому не навредило, — сказал отец. — К тому же этот парень неплохо зарабатывал.
— Он жил с матерью. У него даже своей машины не было. И когда я пришла на ужин в платье без рукавов, он попытался прочесть мне лекцию о греховности плоти.
— Ты преувеличиваешь.
— Он до сих пор посылает мне религиозные трактаты! — сказала я.
— Ну что же, тот, кого я пригласил, совсем другой, — сказал отец. — У него свой бизнес. Он купил здесь дом. Кажется, вы уже встречались. На самом деле, я думаю, если ты правильно разыграешь партию, этот парень мог бы подкинуть тебе работенку. Для вас с Глорией есть шанс заполучить неплохого клиента.
— Что за работа? — спросила я.
Но тут прозвенел звонок в дверь. Папа кинулся открывать, однако вовремя одумался и снял с пояса полотенце, а с головы бандану. Я потрусила следом.
— Только не пытайся свести меня с этим парнем, — прошептала я. — Я знаю, что ты действуешь из лучших побуждений, но прошу, не делай этого. Ладно?
— Ладно, — сказал отец. Он окинул меня взглядом. — Ты не хочешь умыться и причесаться? Может, стоит немного подкраситься? Чуть-чуть помады или что там у тебя есть?
— Нет, — решительно заявила я. Я взглянула в зеркало, стоявшее в холле. Коса моя наполовину расплелась, и то, что до велосипедного броска было у меня на глазах, теперь в виде грязного ободка лежало на веках.
—Я не собираюсь прихорашиваться для того, чтобы ты продал меня какому-то извращенцу, который и в городе-то без году неделя, — гневно прошипела я. — Я не настолько отчаялась.
В дверь снова позвонили.
— Отлично, — сказал отец. — Как тебе будет угодно.
Он открыл дверь. На пороге стоял Уилл Махони с бутылкой вина и пучком увядающих цинний.
— Привет, Уилл! — радостно воскликнул отец и от души пожал гостю руку. — Заходи.
Уилл зашел, бросив на меня недоуменный взгляд.
— Насколько я знаю, вы уже встречались с моей дочерью, Кили Рей, — сказал отец.
— О да, — сказала я, принимая протянутые цветы. — Фабрика бюстиков. Как приятно видеть вас вновь.
Я зашагала на кухню и, не оборачиваясь, крикнула:
— Па, подойди, пожалуйста, на кухню. Прямо сейчас.
Я захлопнула за собой дверь и повернулась к отцу:
— Можешь убрать со стола лишнюю тарелку, потому что я не собираюсь ужинать с этим человеком.
— А в чем дело? — раздраженно спросил отец. — Насколько мне известно, он не плюется, не шепелявит, водит собственную машину, имеет свой собственный дом и свой собственный бизнес. И как я понимаю, он занят… ну… производством нижнего белья. Может, тебе удастся купить у него что-то со скидкой.
— Бюстгальтер «Лавинг кап»? Пап, ты что, совсем сбрендил? Стреляй меня, но я эти тряпки на себя не надену! И тут дело не в его бизнесе, а в нем самом. Я уже с ним встречалась. Дважды. И не могу сказать, что стала поклонницей Уилла Махони. Совсем нет.
У отца вытянулось лицо.
— Ну и что ты прикажешь мне делать? Я не могу его выгнать.
— Отлично. Тогда ухожу я. — Я развернулась и направилась к двери черного хода.
— Нет, мэм, — сказал отец, хватая меня за руку и глядя на меня так, как только он умеет смотреть — пристально, пронзительно и поджав губы. Так он смотрел на покупателей своих автомобилей, когда торговаться с клиентом больше было нельзя. И этот взгляд говорил, что Уэйд Мердок мог быть добродушным, свойским, приятным во всех отношениях парнем, но бизнес есть бизнес. — Я тебе хоть слово сказал по поводу всей этой свадебной заварухи? — спросил он, почти не разжимая губ.
— Нет, сэр, — прошептала я в ответ.
— Сказал, сколько денег я отдал поставщикам провизии, сколько отдал на цветы, приглашения, наряды и прочие побрякушки?
— Нет, сэр.
— Я жаловался на то, что меня вышвырнули из гольф-клуба?
— Нет, папа.
— Это верно, — сказал отец. — И я не собираюсь жаловаться. Что сделано, то сделано. Ты моя дочь, и я стою за тебя на все сто. Но сейчас в нашей гостиной сидит вполне приятный молодой человек и ждет ужина. Тебе не обязательно его любить. Тебе совершенно не обязательно ходить к нему на свидания. Но я не думаю, что для тебя будет так уж болезненно быть просто вежливой с гостем, приглашенным в мой дом. Верно?
— Да, сэр, — сказала я. — Простите. Я буду милой.
— Отлично, — сказал отец. — Иди наверх и умойся. И посмотри, может, у тебя в комнате найдутся щетка для волос и чистая блузка.
Я поплелась наверх, словно десятилетняя школьница под домашним арестом. И, как десятилетняя школьница, плюхнулась на матрас своей белой девичьей кровати под тюлевым балдахином. Я спрятала лицо в бело-розовых подушках из набивного ситца. Эти подушки были первой моей дизайнерской разработкой.
В возрасте шестнадцати лет я часами рисовала, продумывая каждую деталь интерьера моей спальни. Глория помогла мне выбрать ткани — нежную с цветочным рисунком и в бело-голубую полоску — эта ткань осталась у нее после оформления недорогого отеля в Вашингтоне, а кровать я купила сама, на свои собственные заработанные деньги на распродаже домашнего скарба в Гринвилле. Я сама повесила ковер во всю стену, сама отполировала деревянные полы и, отыскав на чердаке свернутый потертый восточный ковер, постелила его на пол. Тогда у меня был период увлечения ранним Марио Буатты. Другие подростки развешивали на стенах своих комнат постеры с портретами звезд рока и кинодив, а я молилась на обложки «Архитектурного дайджеста».
