Кейт чуть-чуть благоговела и трепетала от страха перед Мэри Квант, невысокого роста рыжеволосой девушкой, почти постоянно хранившей таинственное молчание. Она сама и другие Девочки-Что-Надо из Челси казались Кейт потрясающе утонченными, знающими, опытными, одаренными. Рядом с ними Кейт чувствовала себя безнадежно тупой и бездарной. Боже, они же учились в Художественной школе! Они были способны, как эта Мэри, не только придумать новый Стиль Момента, но и с апломбом носить все, что ему соответствовало, будь это Стиль Лолита, или Стиль Школьница, или Кожаный Стиль, или даже Стиль Дождливая Погода: желтая пластмассовая юбка и клеенчатая рыбацкая зюйдвестка.
Кейт старалась изо всех сил. Она обесцветила волосы, подстригла их и завила кудряшками, как носили все сексуальные кошечки Челси. Она обводила глаза черной краской и мазала губы розовой помадой, которую надо было обязательно наносить на слой белой. И при этом она продолжала чувствовать себя совершенно несчастной, заброшенной и одинокой. «Я подумываю о том, чтобы поступить в Художественную школу Челси и научиться рисовать», – робко сказала Кейт Тоби, когда они как-то вечером спешили под дождем в «Герб Маркхэмов». Тоби поглубже засунул руки в карманы шерстяного пальто, накинутого прямо поверх черных, дудочками, брюк и свитера – он одевался, как Одри Хепберн, – уставился на свои бежевые замшевые сапожки, нахмурился и весьма дружеским тоном заявил: он не думает, что у Кейт есть для этого необходимые данные.
Потом Кейт узнала, что Пэйган уже давно вернулась в Англию и живет здесь. До Кейт и Максины и раньше доходили слухи о том, будто брак Пэйган распался. Обе они писали ей письма и в Каир, и, на всякий случай, на адрес имения Трелони, но ни одна из них ни разу не получила ответа. Кейт слышала от кого-то, что Пэйган якобы живет в Бейруте, и пыталась представить ее себе в мешкообразных розовых шароварах, вкушающей турецкие сладости, сидя на горе пышных шелковых подушек. Максина же была слишком занята собственной семьей и собственными делами, чтобы заниматься розысками Пэйган, особенно если сама Пэйган явно не хочет поддерживать с подругами контакта. «Если Пэйган хочет меня увидеть или написать мне, – рассуждала Максина, – она знает, где меня можно найти».
Но однажды вечером, на открытии какой-то художественной выставки, Кейт встретила Филиппу – длинноносую, с копной рыжих волос, любительницу бриджа, с которой она не виделась со времени своей последней поездки в Каир. Кейт сразу же узнала ее. Филиппа принадлежала к тому типу людей, которые смысл всей своей жизни видят в поддержании связей и отношений с массой самых различных людей, не позволяя никому из них как-либо избежать получения очередной рождественской открытки, причем непременно на бланке ООН. Филиппа рассказала Кейт, что Роберт уже давным-давно развелся с Пэйган и что та вернулась в Англию и похоронила себя где-то в деревенской глуши.
– Никто не удивился, когда они разошлись, – добавила Филиппа. – Роберт всегда был невыносим. А какой грязный трюк он сыграл с вами! Причем для Роберта это абсолютно нормальное и обычное его поведение.
– Какой грязный трюк? – удивилась Кейт.
– Господи, неужели вы ничего не знаете?.. – По мере того как Филиппа рассказывала ей о проделке Роберта, намеренно отделившего друг от друга Пэйган и Кейт много лет тому назад, удивление Кейт все больше перерастало в возмущение, а потом и в яростный гнев. Об этом знал весь Каир, уверила ее Филиппа: к востоку от Гибралтара скрыть что бы то ни было от слуг совершенно невозможно.
Кейт сразу же легко представила себе, каково сейчас Пэйган в Трелони, и внезапно ей страшно захотелось снова увидеться с давней подругой, оказаться в ее обществе, всегда таком спокойном, приятном и лишенном каких-либо элементов соперничества. Сидя на прозрачном надувном пластиковом кресле, одном из тех, что Тоби придумал специально для этой выставки, Кейт вдруг подумала, что в ее тоске по обществу Пэйган есть что-то общее с тоской по обычному и удобному старому креслу, сидеть в котором куда удобнее и приятнее, чем на этом изувеченном детском надувном шарике.
Завтра же, решила Кейт, она позвонит в Трелони.
Из поездки к Пэйган и недолгого пребывания в ее доме Кейт вернулась, преисполненная вновь вспыхнувшей любовью к подруге и желанием помочь ей. Нереализованные, подавленные материнские инстинкты Кейт наконец-то обрели предмет, на котором они могли проявиться, сосредоточиться. Она потратила бешеные деньги на телеграммы, а когда у Пэйган начался быстротечный, под хмельком развивавшийся роман, Кейт волновалась и переживала так, будто была ее матерью.
Когда, выйдя замуж, Пэйган переехала в Лондон, Кейт, к своей радости и облегчению, обнаружила, что их дружба по-прежнему крепка и сильна, как будто они никогда не расставались и как будто их не разделили в свое время годы, расстояние и взаимная обида. Они сразу же снова заговорили друг с другом теми странными односложными словами, оборванными фразами без сказуемого, полунамеками – не разговор, а какая-то устная стенография, – как привыкли общаться друг с другом еще со школьных лет. Понять эту речь не могли ни их мужья, ни кто бы то ни было другой, кто не был с ними знаком на протяжении последних двадцати лет.
Телефон Джуди зазвонил в три часа утра. Еще не проснувшись окончательно, она на ощупь нашла трубку и сняла ее.
– Я вас разбудил? – спросил обаятельный и заботливый мужской голос.
– Да.
– Отлично! Потому что вас и надо привести в чувство. Это Том Шварц из «Эмпайр студиоз». Вы только что имели нахальство сообщить в печати о том, какие фильмы мы закупили на 1963 год, даже не проконсультировавшись предварительно с «Эмпайр». Совершенно верно, я говорю о нашей сделке с Джо Сэвви. Вам не пришло перед этим в голову, что крупнейшая студия, возможно, захочет сообщить свои новости сама? Или вы ждете от нас благодарности за то, что сделали за нас нашу работу? Или, может быть, я чего-то не понимаю? Вы такая крупная фигура, что мы сами должны были бы позвонить и посоветоваться с вами?
– Слушай, ты, тип, – сонным голосом ответила ему Джуди, – если тебе хочется поскандалить, я не возражаю. Самая хорошая концовка скандала, от которой все приходят в бешенство, это бросить трубку. Именно это я сейчас и сделаю. Завтра около десяти я к вам заеду. Тогда сможешь поорать на меня ровно семнадцать с половиной минут, потому что я действительно поступила опрометчиво. Я буду одета во власяницу; пепел принесешь сам[2].
Она бросила трубку, отключила телефон и снова провалилась в сон.
– Неужели же вы полагаете, что я могла намеренно ставить своей целью разозлить столь важную персону, как вы, мистер Шварц?
Они уже в течение семнадцати минут со все большим удовольствием орали друг на друга в элегантном кабинете Тома.
– Я уже сказал: плевать мне на то, что вы могли или хотели. Если вы действительно собираетесь извиняться, то нацепите очки на нос, чтобы видеть хоть крышку моего стола. Я видел снимки, на которых вы с этим французиком, и вы там везде в очках. Если женщина фотографируется в очках, значит, без них она ни черта не видит!
Джуди вытащила из сумочки свои огромные очки в черной оправе и с сильно выпуклыми стеклами, водрузила их на нос, выпрямилась на стуле и бросила на собеседника смиренный взгляд, сопроводив его улыбкой раскаяния. Обычно, когда она становилась в позу виноватой, ее чаще всего прощали. Но Том привык к тому, что его обхаживали обаятельные звезды и женского и мужского пола.
– Бросьте эти штучки, – сказал он. – Не будем терять время.
После того как они проработали вместе два месяца, Том пригласил Джуди на обед в ресторан «Котэ Баск» и там сказал ей:
– А вы толковая.
– Я знаю.
– Я тоже толковый.
– И это я знаю. Из нас двоих получилась бы сильная команда.
– Так почему бы не попробовать? – Том наклонился через стол и положил свою руку на ее.
– Тогда уберите руки. Если вы действительно говорите это серьезно, должна предупредить: вы – тот человек, с которым я никогда не лягу в постель.
– Дай вам палец, вы и руку откусите, – ехидно произнес Том. – Вы это говорите всем, кто приглашает вас на обед?
– Непременно. Не хочу, чтобы меня потом считали неблагодарной: дескать, гамбургер съела, а в ответ ничего. Я всегда откровенна, но вежлива.
– Ну что ж, тогда я отказываюсь от своих коварных планов и скажу вам, чем, по моему мнению, мы могли бы заниматься вместе. Я бы хотел уйти со своей нынешней работы, начать постоянно работать вместе с вами и расширить ваше дело, превратить его в небольшое агентство, которое занималось бы рекламой по всей стране, от побережья до побережья.
