– С чего это ты вдруг?
– Просто я обдумывала все, что от тебя услышала. Ты избегаешь разговоров о нашем браке, как будто это была ошибка. Ты сказал, что мы знаем друг друга недавно, значит, недавно и поженились. Но ты по каким-то причинам не хочешь об этом говорить.
Хок поднялся.
– Да, правда. Не хочу. Ты кончила есть? Пейдж взглянула на свою тарелку и с удивлением увидела, что все съела.
– Кончила.
Он забрал у нее тарелку и кружку. Присев подле, взял ее руку в свои.
– Пейдж, прошу тебя, оставим тему нашей семейной жизни. Выбрось это из головы. Сейчас это совершенно неважно. Сейчас для тебя важен покой – и никаких мыслей, чтобы ты поскорее поправилась. На днях нам придется, не дай Бог, начать переход через горы, ты должна быть готова.
Он повернул ее руку ладонью вверх и медленно провел указательным пальцем по ее линии жизни.
– Ты мне очень дорога, и я обещаю, что никогда тебя не обижу. Ты должна доверять мне.
– Я доверяю. Я уже доверила тебе свою жизнь. Только я не понимаю, какая кошка между нами пробежала.
– Не пробегало между нами никакой кошки, можешь ты это понять?
– Могу, наверное.
– Вот и хорошо.
Он встал и поднял ее.
– Теперь иди ложись и постарайся снова уснуть. Постараешься?
Выражение его лица было хмурое, чуть ли не болезненное. Как бы она хотела разогнать эти тучи, прижать его к себе, уверить, что нет такой трудности, которой они не преодолели бы вместе.
– Постараюсь, Хок. Буду тебя слушаться. Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.
– Доброй ночи, любимый.
Он смотрел ей вслед, пока она не забралась в палатку. Потом взял свою кружку с кофе и в первый раз с тех пор, как они застряли здесь, пожалел, что нет чего-нибудь покрепче.
Еще несколько часов он в оцепенении просидел у костра. Может быть, его любовь и не поддавалась контролю, зато он чертовски здорово контролировал внешние проявления этой любви.
И не будет никаких внешних проявлений.
Уж я постараюсь.
– Сначала Средний Восток, потом Юго-Восточная Азия, там я крутился года три… Под разговор Хок разбирал свою рыболовную снасть. Они с Пейдж расположились у заводи, образованной излучиной их ручья. Хок полулежа раскладывал поплавки и грузила по ячейкам специального сундучка.
Пейдж растянулась на спине в нескольких футах от него, наслаждаясь тихими звуками природной жизни, тенью осины, но больше всего – тем, что Хок говорил с ней о себе.
– А в армии ты служил?
– Нет. Я делал для них кое-какую работу, но не более того.
Она смотрела, как пляшут по нему пятна света, пробивающиеся сквозь густую листву, и вдруг спросила с бессознательной острой тоской:
– У тебя было когда-нибудь место, которое ты называл домом?
С минуту он, задумавшись, смотрел в пустоту.
– Я родился в резервации подле Дульсе, Нью-Мексико. До четырнадцати лет жил вместе с матерью. Счастливые четырнадцать лет.., я думал, что так и надо. – Он покачал головой. – А потом, дело было зимой, мать заболела воспалением легких и умерла. – Его рука сжалась в кулак, выдав его чувства. – Бессмысленно! Но, по-моему, ей было все равно, жить или нет. Ей казалось, что она меня вырастила и больше не нужна. – Он смолк, и только тихо журчала вода. – Она ошибалась.., но я уже никогда не смог ей этого доказать.
– И тогда ты ушел и решил, что тебе больше никто не нужен, – предположила Пейдж.
Он поднял брови.
– Как ты догадалась?
– Я встречала детей, которые так реагируют на потерю близкого человека. Это страх подпустить к себе кого-то, а потом его потерять.
Она подобрала прутик и стала теребить им траву.
– Потери особенно трудно переносятся в таком нежном возрасте. Мне самой было восемнадцать, когда мама умерла от рака.
– Но у тебя остался отец, – напомнил Хок.
Она улыбнулась.
– О да. И еще как остался. Только он и помог мне оправиться от такого горя. – Пейдж помолчала. – Мне хотелось бы думать, что я тоже ему помогла. – Она взглянула на Хока. – Ты знаком с моим отцом?
Хок помотал головой.
– Я думаю, он тебе понравится. – Ее глаза заблестели, оглядывая Хока, устроившегося подле нее в небрежной позе. – Ты-то ему понравишься, это точно. – Она наморщила носик. – Ты – именно то, что всегда прописывает доктор.
Она перекатилась на бок, оказавшись в нескольких дюймах от Хока. Тот как раз кончил раскладывать снасть и отставил сундучок в сторону. Пейдж была так близко, что он чувствовал легкий аромат ее духов, нагретых солнцем, и другой, неуловимый, ее запах. Он глубоко вздохнул, отбиваясь от сигналов, которые подавали ему все органы чувств.
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаешь, даже маленькой девочкой я всегда была очень серьезная и хотела скорее вырасти и стать врачом. При такой целеустремленности я не позволяла себе ничего, что могло бы меня отвлечь. – Она приплюснула пальцем его нос. – Даже мальчиков.
– Ну, а там в кино, на танцы?
– На школьные вечера ходила. И на танцы. Но заводить романы – ни-ни. Я спешила стать взрослой и отдаться своей профессии.
– И в том преуспела, похоже.
– Даже слишком, как говорит отец. Он считает, что я не давала себе ни на минуту остановиться и насладиться жизнью. – Пейдж оглядела долину. – И я начинаю понимать, что была не права.
Ее довольный вид напомнил Хоку об их ситуации. Может быть, она уже набралась сил для большого похода?
Последние дни они провели чудесно. Головная боль отпустила Пейдж, а энергии в ней прибывало. Но Хок не имел представления, как долго им придется идти по горам.
Надо было бы выяснить это, прежде чем принимать решение.
– Пейдж!
– Да?
– Как насчет того, чтобы выбираться отсюда? Ты готова?
Она не скрыла своего удивления.
– Ты что, уже начал скучать?
Он засмеялся.
– Если честно признаться, то нет. Она улыбнулась ему, и он почувствовал, что тает.
– Я очень рада.
– Просто.., просто вряд ли нас тут найдут, так что лучше подумать о собственном спасении самим.
Она завела руку за спину и легким взмахом опустила ему на плечо. Пальцем чертя на нем разводы, спросила:
– Жалеешь, что пришлось проводить со мной отпуск?
Хок весь напрягся от ее прикосновения. Как он хотел, чтобы она вспомнила все! Жалеешь? – повторил его внутренний голос. Разве тебе когда-нибудь в жизни бывало так хорошо, как сейчас с ней?
Он сел.
– Не особенно.
Пейдж тоже села и боднула его головой в плечо.
– Вот и хорошо. Уж в следующий-то раз я напакую одежек таких, каких надо.
– Пейдж…
– Хок… – начали они одновременно.
– Да, что ты хочешь мне сказать?
– Так, ничего особенного. Просто хотела узнать, не хочешь ли искупаться.
