Виктория побледнела.
— Кто это? — прошептала она. Рорк сунул платок в карман.
— Констанция! — громко позвал он, оставив вопрос Виктории без внимания. — Констанция!
Экономка торопливо вошла в столовую с тяжелым подносом в руках.
— Я здесь, сеньор.
— Останься с мисс Гамильтон. — Он бросил на Викторию быстрый холодный взгляд. — Проследи, чтобы она съела что-нибудь.
Экономка кивнула.
— О да. Она должна есть, если хочет поправиться.
Они говорили о ней так, словно ее самой тут и не было. В другое время это бы ее задело, но сейчас не имело для нее ровным счетом никакого значения. Голос, этот детский голос! Почему он так поразил ее?..
Как только Рорк вышел из комнаты, она взглянула на Констанцию.
— Это был… это был ребенок, ведь правда?
— Да.
Ответ ничего не прояснял, а она была слишком расстроена, чтобы спросить как-то деликатнее.
— Здесь? — задала она дурацкий вопрос. — В этом доме?
— Конечно. — Констанция улыбнулась немного печально и поставила поднос. — Такое хорошенькое маленькое дитя. Разве сеньор не говорил вам о ней?
Виктория покачала головой.
— Нет. Не говорил. — Она колебалась. — А это… это его ребенок? Сеньора Кемпбелла, я имею в виду.
Женщина подняла брови.
— Конечно.
— Но… вы сказали, что он не женат.
— Я сказала, что у него нет жены, сеньорита.
— Я не понимаю.
Экономка вздохнула.
— Сеньор Рорк и его жена в разводе.
Виктория подалась вперед.
— А что произошло, Констанция?
Женщина бросила быстрый взгляд на дверь.
— Это, в общем-то, не мое дело, — сказала она, но выражение ее лица говорило о страстном желании все рассказать. Поколебавшись, она села на стул рядом с Викторией. — Как же мог существовать такой брак, — прошептала она, — когда один из супругов так холоден? Как лед. Ни чувств, ни любви в сердце.
Виктория с изумлением посмотрела на нее.
— Что вы имеете в виду?
Констанция выразительно повела плечами.
— Я имею в виду то, что говорю, сеньорита. Нет любви ни к кому — даже к этому невинному ребенку. Я никогда не видела такой — как бы это сказать? — такой пустоты в человеке. Секс, — сказала она, и ее лицо скривилось от отвращения, — это да. И умение обаять, когда нужно. Но все это фальшь, только средство для достижения своих целей. — Она вздохнула и прижала руку к груди. — Санта Мария, у меня сердце разрывается из-за этого бедного, несчастного ребенка…
— Констанция, — раздался холодный голос Рорка. Экономка побледнела, отодвинула стул и вскочила на ноги.
— Да, сеньор.
— Думаю, что у тебя есть занятия поважнее сплетен.
— Извините. Я только…
— Я знаю эти твои «только», — звенящим от гнева голосом проговорил он. — Ты «только» суешь нос в чужие дела и, похоже, делаешь это довольно часто.
— Это моя вина, — быстро сказала Виктория. — Я спросила ее.
— Если у вас есть вопросы, задавайте их мне. — Его голос был резок. — А не моей прислуге. Это ясно? — Она кивнула, и он направился к двери. Но на полпути остановился и обернулся. — Мендоса будет здесь после полудня. А до тех пор, полагаю, вам надо отдохнуть.
— Хорошо.
Он поднял брови.
— Нет возражений?
Она покачала головой.
— Никаких. Ведь выбора у меня все равно нет.
— Это первая умная вещь, которую вы сказали с тех пор, как открыли глаза сегодня утром. — Он устремил на нее холодный пристальный взгляд. — Моя прислуга в вашем распоряжении. Но я разъяснил им, что покидать этот остров вы не должны. Понятно?
Виктория кивнула и безвольно опустилась на стул, когда он вышел из комнаты. Рорк может больше не беспокоиться: она не покинет в ближайшие дни остров Пантеры.
Она должна еще выяснить, что это за ребенок, чей голос она только что слышала, не ее ли чадо. Если ее дочь живет здесь, в этом неуютном холодном доме, без матери, только с одним отцом, к тому же человеком черствым, без сердца, ничто ее не остановит.
Она заберет свою дочь с собой и уедет, и никто на свете не сможет помешать ей.
— Добрый день, сеньорита. — Констанция улыбнулась, ставя на обеденный стол на террасе блюдо с нарезанными ломтиками апельсинами, манго и бананами. — Вы выглядите отдохнувшей сегодня утром. Вам лучше?
Виктория улыбнулась в ответ.
— Спасибо, Констанция. Я и вправду чувствую себя лучше.
— Вот и хорошо. — Экономка налила кофе в фарфоровую чашку и поставила перед Викторией. — Когда сеньор вернется, ему будет приятно увидеть, что вы идете на поправку.
Улыбка Виктории тут же погасла.
— Он вернется сегодня, как вы думаете?
— О да, я уверена в этом. Вечером, наверное. — Констанция смахнула со стола воображаемые крошки. — Может, хотите чего-нибудь еще?
— Нет. Ничего, благодарю вас. Я только собираюсь немного прогуляться по берегу после завтрака.
— Только не купайтесь, сеньорита. Ни в коем случае. Здесь сильное течение, а вы еще так слабы…
Это было предупреждение, которое Виктория уже слышала вчера. Сегодня она знала, как отвечать.
— Не буду купаться, — легко согласилась она. Констанция кивнула.
— Полежать на песке вам будет полезно. Солнце прогреет ваше тело, а морской воздух вернет румянец. Если хотите, кто-нибудь будет сопровождать вас…
— Я прекрасно себя чувствую, — быстро сказала Виктория.
Экономка улыбнулась.
— Да, я думаю, так оно и есть. Что ж, тогда увидимся за ленчем. Я приготовлю вам салат, омлет и сладкий крем, наверное.
Виктория рассмеялась.
— Или салат, или омлет, пожалуйста. А крема определенно не надо. Моя одежда и так едва налезает после всего двух дней пребывания у вас.
Констанция задержалась у двери.
— Вы слишком худенькая, — сказала она сочувственно. — Немного поправиться вам не повредит.
Как только дверь за ней закрылась, Виктория вздохнула с облегчением. Экономка заботилась о ней, как наседка, отчасти по собственной доброте, отчасти следуя приказаниям Рорка, которые он отдал перед тем, как улететь накануне вечером на вертолете. Но если от ее забот, которыми она, хоть и из лучших побуждений, окружила Викторию, еще можно было ускользнуть, то вечером, когда Рорк вернется, положение изменится.
Властный, самонадеянный, он обращался с ней как с вещью. А что до того случая, когда он обнял ее и земля едва не ушла у нее из-под ног, то у Виктории было достаточно времени поразмыслить над этим. Ничего необычного в том, что она отреагировала именно так, не было. Сотрясение мозга — дело нешуточное. Она слишком слаба, и Рорк — будь он проклят — знал это. Он попросту воспользовался ситуацией, чтобы доказать, будто имеет над ней безграничную власть.
Она и в самом деле была больна, больна настолько, что, услышав детский голос, тут же решила, что ребенок непременно должен быть ее.
