Наконец, мы паркуемся у небольшого домика с покосившимся и полуразрушенным деревянным забором.
— Въезжай к дому, не ставь машину, чтобы ее заметили, — лепечет Олег, а я поджимаю губы. Мне кажется, что мы уехали в такие глухие дали, что эту неприметную машину даже с вертолета не углядишь. Однако он, конечно же, думает иначе.
Снова жму на педаль газа, внимательно оценивая пространство, которое выхватывает оранжевый свет фар. Высокая некошеная трава, деревянный и железный мусор вокруг, в общем, все признаки заброшенности, запустения, присущие старым домам на отшибе.
Оставляю машину под тенью раскидистой яблони, открываю дверь и снова помогаю Олегу. Он с силой опирается на меня, еле передвигает ноги, часто и тяжело дышит, но глаза его горят точно также, как мои: он рад, что удалось избежать смерти, вырвать нити своей жизни у судьбы, и распоряжаться свободой так, как это должен делать любой современный человек.
Все эти чувства мне понятны, потому что мое сердце, несмотря на то, что разрывается от гнетущего волнения, тяжелого предчувствия, также хаотично бьется, пульсирует радостью.
Открываю дверь, помогаю войти внутрь мужчине, включаю свет.
Картина в доме открывается такая же безрадостная, как и снаружи: старый дощатый пол, протертый коврик в углу, две железные кровати с продавленными матрасами вдоль стены, маленькие пыльные, заплеванные окна, стол возле загаженного, засиженного мухами и мышами кухонного гарнитура. Ну и запах, конечно же, соответствующий: пахнет старостью, сыростью, пылью, землей и еще чем-то, что я не могу сразу идентифицировать.
— Ты что, останешься здесь? — говорю я удивленно, осматриваясь на середине комнаты, пока Олег шарит по небольшой этажерке в углу при входе в дом.
Он что-то согласно мычит, но вряд ли слышит мои слова. Останавливаю свое бестолковое движение, смотрю прямо на него. Олег издает радостный звук, и я вижу, что он выуживает с нижней полочки небольшой пакет. Ныряет рукой внутрь, выуживает из него документы, сотовый телефон.
Бросает на меня мрачный взгляд исподлобья.
Я отчего-то ежусь, по позвоночнику бегут мурашки дурного предчувствия. С моего лица пропадает улыбка, а дыхание задерживается, замирает на губах.
Между нами повисает тишина, которая становится тягучей, плотной и будто бы начинает дрожать. Боюсь моргнуть и отчего-то опасаюсь сказать хоть слово, потому что Олег вдруг начинает казаться мне незнакомцем, которого нужно было бы опасаться в первую очередь…
Поняв, что мы молчим и смотрим друг на друга долгие, невыносимо томительные минуты, Олег кривит губы в неестественной улыбке и эта улыбка кажется мне по-настоящему страшной, потому что я понимаю, что он думает о чем-то, не доступном мне, плохом, возможно преступном…
— Жаль, конечно, что ты приехала к нему в дом, Нат, жаль. — От неожиданности я вздрагиваю, неосознанно делаю шаг назад. — Но… Ты вообще имеешь свойство появляться в ненужное время в ненужном месте…
Он кашляет, но глаза его буквально пригвождают к месту.
— Ч-ч-што ты хочешь этим сказать? — медленно говорю я почти что по слогам, отступая на шаг буквально на сантиметр, а потом и второй.
Олег, оперевшись одной рукой о клюку, опасной и давящей фигурой надвигается на меня. Клюка неверно дрожит, но Олег с силой опирается о нее, вдавливая в пол своим весом. Он не отводит своих глаз от моих, и я, глядя сейчас на него, вижу только незнакомца, и дело не в том, что по его лицу расползлись цветными кляксами гематомы, а в гнетущем, подозрительном и странном поведении.
Мужчина не отрывает глаз, пригвождает к месту, а неестественная, пластмассовая улыбка, замершая на его губах, становится зловещей…
Свободной рукой он выуживает из пакета какой-то черный предмет, и вдруг вскидывает руку вперед. Пакет плавно планирует на пол, как осенний лист с высокого клена.
— Нат, жаль от тебя избавляться, конечно. Нормальная баба была бы, если б не твой любопытный нос.
Вскрикиваю и руками хватаюсь за то место, где должно биться сердце. Потому что Олег, мой бывший парень, несостоявшийся муж, наводит на меня пистолет. Целится, немного щурится, кривится от боли, но руку не отводит. Он действительно держит меня на мушке!
— Т-ты с-с-ума с-сошел! — охаю я.
— Меня бы вытащили от Амира, я время тянул, как мог, но тебе спасибо, заштопала, — его глаза ледяные, злые и бездонные. — Но от свидетелей нужно избавляться, сама понимаешь.
— И от…от меня?
— А от тебя в первую очередь, ты что — особенная какая-то?
— Н-но!
— Ай, — отмахивается он от мысли, что когда-то согласился с тем, что нам нужно пожениться. — Я был глуп и не стабилен. В общем, бывай…
Словно в замедленной съемке вижу, как он указательным пальцем жмет на спусковой крючок, и в комнате раздается резкий звук хлопка.
ХЛОП!
ХЛОП!
По инерции его руку отбрасывает немного назад, глаза распахиваются, а я чувствую, что мое тело вмиг обмякает, становится ватным, колени — мягкими, а руки повисают плетьми, и мое сознание летит в черную, фиолетовую, сиреневую пропасть, раскрывшую свои объятия беззвездным космосом…
18
Действую оперативно. Подхватываю тело Наташи и почти волоку его в автомобиль. В таком состоянии оно весит намного больше, чем обычно, а ее вес я уже успел прочувствовать за несколько коротких минут, когда приходилось нести ее на руках, как самую настоящую строптивую упрямицу. Укладываю тело девушки на заднее сиденье машины, пистолет убираю в задний карман брюк, фокусируя на нем внимание, чтобы не забыть проверить его наличие, когда сяду в машину.
Возвращаюсь в дом и подхожу к Олегу, вглядываюсь в его смертельно-белое лицо, которое уже никогда не улыбнется, не ощерится в злой гримасе, не шевельнет уголками губ…
Оглядываю пространство вокруг — никто не знает, что может потом тебя выдать, случайно выпав из кармана. Но это лишнее, просто привычка, выработанная годами.
Локтем выключаю свет, ногой прикрываю дверь.
Проверяю, что с девушкой, и провожу под ее носом дурно пахнущим средством, пристраивая голову так, чтобы казалось, будто она спит, тоже на всякий случай: уверен, что необходимости играть комедию перед случайными свидетелями в виде водителей, заглянувших в салон или инспекторов ГИБДД, у меня не возникнет. Укрываю ее до подбородка серым пледом, брошенным на сиденье еще утром.
Завожу мотор, медленно вывожу машину на дорогу. По пути забираю дорожные знаки, которые поставил сюда тоже на всякий случай, чтобы к дому не сунулся никакой заблудший автомобилист, пьяница из деревни.
Воровато оглядываясь, чтобы не быть замеченным, проверяю номерные знаки машины: по традиции на них приклеен кусок компьютерного диска, отражающего свет и не дающего рассмотреть и запомнить номера.
Малолитражка слушается водителя, как самая опытная любовница. Руки немного потрясывает после законченного дела, но коробка передач и педаль газа подчиняются малейшему воздействию.
Не гоню, но еду не очень медленно, хоть и хочется ускориться, чтобы оказаться как можно дальше от места происшествия.
Дорога, освещаемая оранжевым светом фонарей полупустынна — только редкие машины встречаются на пути, но я знаю, что даже оказавшись рядом, водитель не увидит, кто едет в моем автомобиле: большое спасибо черной тонировке.
Навигатор дает команды спокойным мужским голосом, и я слушаюсь, легко выруливая туда, куда нужно, пожирая километры дороги.
Спустя двадцать минут мы въезжаем на лесную площадку, а уже через минуту я сворачиваю с грунта, и машину начинает трясти по непроезжей части. Дорога популярностью не пользуется, даже у тех, кому некуда податься — только на «тропу любви» — место, где парочкам можно удовлетворить друг друга прямо в машине.
Я сам подпрыгиваю на сиденье, но усилено вглядываюсь вперед, в лобовое стекло, следя за яркой полосой ближнего света, чтобы не пропустить неожиданную преграду в виде огромного дерева, которые окружают нас призрачными друидами, опасными старцами, протягивающими к нам свои корявые руки-ветки.
