А завтра мы заберем Капитана Всесильного, правда, па? И у нас будет супергеройская банда, или как там это называется? Вера, а на танцы ты меня будешь водить? А я могу им сказать, что ты моя мама, и все отстанут. Ты красивая, и…
– Она не твоя мать, просто временная обслуга. Мариша, не стоит выдавать желаемое за действительное, – хриплю я. – Вера, вы готовы?
– Да, Макар Семенович. Только сапожки наденем.
Мне хочется бежать. Нестись куда смотрят глаза. Выскакиваю из душной квартиры матери, даже с ней не попрощавшись.
Моя дочь воркует с новой нянькой, и это слегка успокаивает.
Спускаюсь по ступеням, глядя на Веру, несущую на руках Марину. Как бережно она прижимает ее к себе, как ставит ноги, словно боясь, что упадет и уронит девочку. Она настоящая. Точно. Я подобрал слово характеризующее новую игрушку моей дочери, и предмет дурацкого спора с Борькой. А я насквозь порочный, и все-таки злодей.
– Я и сам бы мог донести до машины мою дочь, – черт, ну почему я снова веду себя как последний поганец? Может потому, что им себя и считаю? Или от того, что меня бесит давно забытое чувство совести?
– Макар Семенович, мы уже решили, кажется, я выполняю условия договора, который вы, кстати, составите, ведь так? И, мне вовсе не тяжело. Малышка чудесная. Она…
– Завтра подпишем, – выдыхаю, глядя на Маришку, сладко сопящую на плече Веры. Маленькие девочки в это время конечно должны уже спать, вот ее и сморило. Но, я знаю свою дочь. Она никогда не пойдет на руки к тому, кому не доверяет. То есть ни к кому, кроме меня. И… получается теперь этой странной бабе, которая улыбаясь садится в машину, так и не выпустив из рук драгоценную ношу. Садится на заднее сиденье, и что-то тихо напевает. И черт меня возьми, если это не осколок счастья, словно метеорит, залетевшего в мой джип.
Вера
А я, оказывается, не умею петь колыбельную. Точнее не могу вспомнить слов ни одной из них. Дую на розовую щечку маленькой засони, и шепотом напеваю строчки из главной темы любимого сериала. Девочка восхитительна, причмокивает маленькими губками, подперев кулачком висок и тихо-тихо сопит, улыбаясь во сне. Моя дочь была бы вот точно такой сейчас, если бы…
– Вера, вы так и будете сидеть у кровати всю ночь? – Макар проскальзывает в детскую словно тень. Или я просто так напряжена, что не услышала его шагов. – Ваша комната готова.
Он кивает на дверь ведущую в, смежную с детской, спальню. Это мое прибежище скорее всего специально спроектировано, чтобы няня могла находиться возле воспитанницы неотлучно.
– А если она проснется. А меня не будет рядом? – шепчу я, не в силах встать с краешка детской кровати. Она маленькая такая и беззащитная. Хрупкий цветочек, который нуждается в защите. Я машинально мну в руках детскую кофточку, украшенную супергеройскими эмблемами, более подходящую мальчику чем крошечной рыжеволосой фее и боюсь, что Ярцеву придется тащить меня за шиворот в отведенные мне владения. – Проснется и испугается?
– Не глупи. Если ты завтра будешь чуть живая и опухшая от недосыпа – это страшнее будет для Маришки, чем проснуться в своей комнате. Это будет даже ужаснее, чем пятничный хоррор по телевизору, про восстание зомби-толстух, – снова издевается чертов мерзавец, но у меня уже нет сил даже на обиду. Он прав, я страшно устала. Просто нервное состояние не дает организму расслабиться.
Я валюсь в кровать даже не до конца раздевшись. Сил нет даже дойти до ванной. Так и рушусь на чужие простыни в колготках и водолазке.
«Не засну» думаю я, и тут же проваливаюсь в душную темноту.
По ощущениям я просто моргнула. Прикрыла веки на секунду. Но это не так. Меня подбрасывает на кровати, ритмично и пугающе. Вроде же мы живем не в сейсмоопасной зоне, откуда землетрясение? В панике размыкаю слипшиеся от сна веки и смотрю в чужой потолок, силясь понять, что же все таки происходит. События вчерашнего дня заползают в не до конца проснувшийся мозг, словно присосчатые щупальца. Господи, я в чужом доме. Ныряю рукой под одеяло и выдыхаю – одежда на месте. Но кровать качает, словно лодку в открытом море. И я чувствую чужое присутствие.
– Ты проснулась? – звенит в пространстве чужой комнаты детский голосок. – Я ждала-ждала, а потом подумала, что ты не рассердишься, если я немного попрыгаю тут.
Мои губы расплываются в улыбке. Маленькое рыжее солнце обрушивается прямо на меня. Надо же, как можно вот так просто отказаться от такого счастья: радостно верещащего, лучисто кудрявого и абсолютно безусловного? Если бы это была моя дочь…
– Конечно я буду сердиться, – притворно хмурю брови, подхватывая малышку, все еще одетую в пижаму и босую. – Ты шла сюда без носков, что не приемлемо для маленьких девочек, и за это мне придется тебя наказать овсяной кашей. Ты любишь кашу?
– Нет, – заливисто смеется Маришка, пока я надеюсь, что найду в кухне нужные ингредиенты для обещанного ей деликатеса. – Каша буэээ.
– Ты просто никогда не ела настоящей супергеройской овсянки. У каши, которую я варю, есть секретное название. И я его тебе раскрою, только если ты съешь все до последней крошки, – больше не сдерживаясь смеюсь, совсем забыв о том, что расхаживать по чужому дому в колготах и тонкой водолазке неприлично. Но мой саквояж остался в машине Ярцева. И я вдруг с ужасом понимаю, что остальные вещи испарились, хотя я точно помню, что повесила их на спинку, стоящего рядом с кроватью, кресла.
– Я согласна, согласна, – радуется девочка, не обращая внимания на мою панику. Ну не в одеяло же завернувшись, мне идти кашеварить? – Папа, мы будем есть сверхсекретную кашу.
Маришка смотрит мне за спину, и я едва сдерживаю стон. Ну за что? Поворачиваюсь медленно, уже зная, что сейчас увижу издевательскую физиономию нахального монстра.
– Я вот думаю, эти колготки нужно засылать во вражеские армии, чтобы подорвать боевой задор захватчиков. Вера, недостатки надо скрывать, а не подчеркивать, вы лучше других должны это понимать.
На его лице кривится эта вечная ядовитая ухмылка. И мне хочется сквозь землю провалиться, лишь бы не видеть ее.
