Всё время она думала об одном и том же: как выжать из него информацию о том, где хранятся картины. И вдруг он сам подсказал:
— Мой мобильный телефон — это склад! — гордился Уорд. — Вся моя жизнь заложена в память крошечного пластика.
Он посмеялся, Сидни пришлось тоже притвориться, что ей весело. А сама уже думала, как бы побыстрее залезть в эту плоскую коробочку. Но долго ждать не пришлось.
Когда зазвонил телефон и Уорд вышел на балкон, Сид воспользовалась шансом. Извлекла из сумочки заготовленный заранее порошок, сделала вид, что тянется к своему бокалу, а пронося руку над его напитком, высыпала незаметно содержимое крошечного сосуда.
Дело оставалось за малым.
Уорд вернулся довольный, положил телефон на прежнее место, но на этот раз сел рядом с Сидни. Пришло время приставать.
— Сначала выпьем? На брудершафт? Гм? — Она кокетливо закинула ногу на ногу, оголив правое бедро, протянула бокал со снотворным Роберту и добавила: — До дна. А потом поцелуй.
«До дна. А потом спокойной ночи».
Зашевелился червь ревности
— Успокойся.
— Я спокоен.
— Ни черта ты не спокоен.
— А почему я должен быть спокоен?
— Действительно.
Ска сел на капот, а Вихо продолжил ходить по тротуару, поглядывая в сторону ворот жилого комплекса, где час назад скрылась Сидни в компании Роберта Уорда. Она не прислала ни одного сообщения, оставалось сидеть и ждать. Ска держал в руках планшет, на экране которого до сих пор горела красная точка. Значит, с датчиком слежения всё было в порядке.
— У неё всё под контролем. Ты же знаешь Сидни лучше, чем я.
— Вот именно! — ответил Вихо, его голос нервно дрогнул, поднявшись на одну октаву. — И вот сейчас я ее не узнаю.
— Просто признайся, что ревнуешь, — ухмыльнулся Ска. Его забавляла реакция Вихо, когда речь заходила о личном. — Сам просил «отиметь» внучка.
— О какой ревности ты говоришь? Она запорола весь план.
— Ещё не запорола. Она же сейчас с ним? Так чего ты переживаешь? Сам просил набраться терпения, так наберись.
Вихо молча смотрел на высотное здание в свете уличных фонарей. А потом его прорвало и он выпалил:
— Если этот дистрофик притронется к ней хоть пальцем, я лично оторву ему детородные органы, а потом заставлю жрать омлет из его собственных яиц.
Ска отвернулся и зашёлся тихим хохотом. В этом весь Вихо — он не мог скрывать своих истинных эмоций.
— Я же говорил, что ревнуешь.
Ожидание с пользой
По телу пробежала мелкая дрожь, стоило только представить, как тонкие нежные пальчики касаются его кожи. В этот момент Эдитон искренне завидовал Лайзу. И даже не раз хотел врезать по морде, когда Рыжий наигранно стонал и приговаривал «Да, детка! Вот так!». Он превращал перевязку в комедию, чтобы было не так больно, но добился лишь раздражения Эдитона. Дачиана же не проронила в тот момент ни слова, а на оханье Лайза никак не реагировала.
«Железная девочка», — подумал Эдитон, снова присасываясь к бутылке. Нос ловил сладковато-приторный аромат пива, а серо-голубые глаза продолжали следить за плавными движениями девушки.
Вот она обработала жуткую рану каким-то раствором, затем наложила вполне доброкачественную новую повязку. Закончив, прикрыла бинты футболкой и улыбнулась Лайзу.
— Всё, больной, вы свободны, — сказала Дачиана. На Рыжего она глаз не подняла, потому что собирала лекарства, поэтому не видела его воздушные поцелуйчики.
«Поцелуй меня в зад!» — хотелось съязвить Эдитону, но по каким-то необъяснимым причинам решил промолчать. Возможно, его отвлекла именно она — Дачиана. Он неосознанно принялся разглядывать ее фигуру с выражением тайного удивления на лице. Гибкая худенькая брюнетка с миндалевидным разрезом глаз. Он пытался разглядеть цвет, но он был настолько необычным, что трудно определить зеленые они или карие. Да и с того расстояния, с какого он разглядывал ее, мало что можно увидеть. А попку он уже успел оценить сегодня утром — маленькая, в меру упругая и круглая. А вот груди под широким топом почти не видно.
— Никогда не думала о медицине, — услышал Эдитон и наконец понял, что его мысли ушли в дебри. Дачиана отвечала на вопрос Лайза. — Да и мечты мои всегда были заоблачными. Наверное, потому я не стала поступать в университет. А ты учился?
— Нет. Только в школе. Меня всю жизнь привлекали только машины. Сначала это был картинг. Я начал лет с семи. В четырнадцать — младшая формула. А в восемнадцать я вовсю бороздил трассы Ралли-Кросса.
— Ух ты! — Дачиана втянулась в интересную тему и даже присела рядом с Лайзом. Тот и не возражал, он даже подвинуться не соизволил, только чтобы коленка девушки соприкасалась с его ногой. Но она не замечала этого. — А ты часто побеждал? — спросила она.
— Было дело. Побеждал.
— Это, наверно, так тяжело! Тренировки каждый день, а ещё физическую форму поддерживать надо. — И она скользнула взглядом по его накаченным мышцам.
— Не могу отвечать за каждого, но лично я тренировался двадцать четыре часа в сутки. Во сне визуализировал трассы, как их проходить, а утром разминка и осмысление наспанного, — он посмеялся. — Потом за руль оттачивать в спокойном режиме каждое движение рук и ног.
— Теперь ясно, почему ты храпишь, как бегемот, — из своего угла бросил Эдитон.
— Чёрт, Эди, ты меня достал! Люди храпят, в конце концов. Что ты хочешь от меня?
— Я? Ничего. А вот мистер Шиай что-то явно от тебя хочет.
— В смысле?
— Иди и спроси.
Лайз поворчал немного, но всё-таки встал с пригретого места и пошёл наверх к мистеру Шиай, кряхтя как старая лошадь.
— Он весёлый, — сказала Дачиана, проводив Лайза взглядом.
— Нравится?
— Что?
Эдитон встал со стула, чтобы выбросить пустую бутылку, а потом взять другую. Да, он много пил. Исключительно пиво. Но кто ему мог сказать, что этим не стоит злоупотреблять? На вопрос Дачианы он не стал отвечать, чтобы не смущать ее ещё больше. Она и так стала пунцовой. Если его наблюдательность не подкачала, то она краснеет лишь в его присутствии и… это льстило.
Очередная крышка слетела с бутылки, из горлышка пошёл пар. Как же он любил этот момент!
Дачиана молча смотрела на него, и Эдитон, заметив это, приподнял одну бровь.
— Пива?
— Я знала, что ты задашь мне этот вопрос.
— Просто я не понимаю, как можно не любить пиво, — сказал он, присаживаясь на то место, где ещё несколько минут назад сидел Лайз. Но вот Дачиана отодвинулась в угол. Боится его? Забавно!
— Оно горькое и невкусное.
— Правда? Ты любишь шоколад?
— Люблю.
— Какой?
— Любой. Как можно не любить шоколад?
Эдитон поймал ее на слове и, наставив палец, как бы говоря «Вот!», довольно улыбнулся.
— Горький шоколад противнее, нежели пиво. А ещё пиво утоляет жажду, расслабляет… Пиво — это жидкий хлеб, в конце концов! А хлеб всему голова!
— О, ладно! Я поняла, — засмеялась Дачиана. — У каждого человека есть страсть к чему-то…
— У тебя?
Дачиана открыла рот, но потом закрыла, понимая, что своими словами загнала себя в ловушку. И чувствовала себя несобранной и одновременно беспомощной рядом с ним.
— Вот так. Не у каждого.
На такой непроницаемый аргумент девушке просто было нечего ответить. Но потом ей удалось сменить тему.
— Эдитон, — впервые произнеся его имя, она ощутила странное волнение и даже нахмурилась. От его внимательного взгляда и это не ускользнуло, поэтому парень решил съязвить:
— Красивое имя, правда? Родители постарались.
— Как раз хотела спросить тебя о родителях.
— А что ты хочешь о них знать? Я сбежал из дома в шестнадцать лет и с тех пор их не видел. — Он говорил как-то нетвёрдо и нервно. — Отец работал в баре вышибалой. Гулял направо и налево со всеми девками подряд. То ещё чмо. Он не собирался давать мне образование, как все нормальные отцы. А мать в вечной депрессии взялась за бутылку. Однажды заявила, что никогда не хотела меня, что во всем виновата моя бабка, которая уговорила ее родить и выйти замуж за отца. Не было между ними любви… просто залёт.
