Цвет греха. Чёрный - Александра Салиева

Обречённо вздыхаю. В самом деле поднимаюсь следом. Ловлю проносящегося мимо Эфе. Купюры со стола подбираю и отдаю ему.

— Вот так здесь принято расплачиваться, — ехидничаю в адрес своего надзирателя, то есть сопровождающего.

Он… опять снисходительно улыбается.

Вообще непонятно чем довольный!

— Уже уходите? — задерживается рядом с нами Эфе.

Больше не смотрит на моего временного опекуна, как на Второе Пришествие. И словно мало этого, замечаю, что господин Якуп тоже не находится на кухне. Облокотившись о перила ограждения, вытирает ещё влажные руки салфеткой и кивает нам в качестве прощания, стоит ему заметить направленный в его сторону взгляд. Совсем не выглядит нервным или чем-то недовольным.

То есть, Адем Эмирхан впрямь со всеми договорился…

То-то и довольный такой!

Опять его взяла…

А меня — такая злость разбирает!

Тоже непонятно с какой стати…

Но об этом я подумаю потом.

Сейчас…

— Поехали, Асия. Время позднее. А тебе ещё домашнее задание выполнить надо, — напоминает и об этом бывший муж моей матери.

Если честно, хочется взвыть в голос. А ещё как можно скорее броситься к господину Якупу в ноги, упасть перед ним на колени, вцепиться всеми пальцами в его белый фартук, после чего банально и от всей души умолять не отдавать меня на растерзание этому… который вообще непонятно кто и только-только в моей жизни появился, а уже всё с ног на голову перевернул. Разумеется, ничего такого не делаю, тоже киваю в качестве прощания, а затем покорно принимаю приглашающий жест опекуна и иду за ним к машине, спустя полминутки тоже начиная улыбаться, но уже собственным мыслям.

Да уж, представляю, как бы это выглядело наяву, исполни я этот свой воображаемый порыв в реальности…

О том и думаю почти всю дорогу до особняка.

А ведь стоило бы совсем на другом сосредоточиться!

Например о том, о чём с завидным постоянством начинаю подзабывать, хотя то вовсе не отменяет сам факт странности проявленной со стороны Адема Эмирхана заботы и гиперопеки.

А может, дело вовсе и не в том, что я такая забывчивая?

Ведь столько возможностей представилось.

Спрашивай — не хочу!

А я…

Не хочу?

Хотя, скорее не то, чтобы не хочу, но в очередной раз услышать то, что снова сделала моя мать, и за что мне, кажется, в этот раз наверняка придётся расплачиваться самой… немного страшно.

Вот и не решаюсь озвучить ещё долгое время. Пока собираюсь с силами и храбростью задеть столь деликатную и вместе с тем неудобную тему вслух, мы возвращаемся в особняк, и даже на второй этаж поднимаемся, после чего мой новый опекун сообщает:

— Ты спишь здесь.

Дверь в комнату, на которую он указывает, открыта. Вся обстановка, которая здесь имеется, видна с порога, который я неохотно, но всё же переступаю. Широкая кровать, застеленная покрывалом цвета горького шоколада, две прикроватные тумбы по бокам и встроенный шкаф напротив — больше ничего, абсолютный минимализм, который радикально отличается от вычурной роскоши первого этажа. На секундочку даже обидно становится, что мне именно такая комната определена. Но ментальный подзатыльник быстро помогает справиться со всеми возникшими возражениями.

— Хотя стол мог бы и поставить, — ворчу себе под нос, скидывая рюкзак на пол.

Там же располагаюсь сама. Домашнее задание, в конце концов, само себя не сделает. И раз уж стола, который значительно облегчил бы задачу, всё-таки нет, как нет и того, кто меня сюда привёл, и мог бы это исправить, поскольку сразу удаляется в неизвестном направлении, то… как всегда, в общем: пользуемся тем, что есть, благодарим за то, что не на улице под проливным дождём, и не ноем. К тому же, справляюсь довольно скоро, едва ли час проходит. А вот дальше случается ещё одна заминка. Подготовка ко сну, вперемешку с неутихающими мыслями и сомнениями о том, насколько же неуютно и странно проводить ночь под чужой крышей, разбавляется моим стоном, полным досады. Воды в прилегающей к спальне ванной комнате нет. Совсем. Хотя на той же кухне, помнится, такой проблемы не было.

Не сразу, но решаюсь выйти в коридор.

— Адем… — не знаю, зачем зову мужчину.

Тем более, что он и не отзывается. А стоит прислушаться к тишине множества пустых комнат, как в конце коридора различаю шум работающей душевой.

Подача воды тут — что, тоже избирательная?

Вдохнув поглубже, собираюсь выяснить это в самое ближайшее время. Хотя вспыхнувший энтузиазм быстро гаснет, стоит преодолеть это небольшое расстояние. Так и замираю перед самой дверью, представив себе незавидное ближайшее будущее, где я застряну под ней… зачем? Постучать? Идея — тупейшая. Понятное же дело, что там занято. И ни кем-нибудь, учитывая, что нас тут во всём доме всего двое. Дождаться, когда он выйдет? Тоже тупость. Можно подумать, мне настолько невтерпёж. Нет, уж лучше развернуться и… так и не разворачиваюсь. Аккурат в эту самую секунду тот, кто внутри, решает в самом деле выйти. Дверь, как отворяется настежь, так и остаётся таковой, а мужчина замирает на пороге, прямо передо мной, в считанных дюймах. Похоже, я и сама подзабываю о том, что собиралась уйти отсюда. Да и как тут помнить, если разум целиком и полностью сосредотачивается на тех самых узорах, вбитых чернилами под кожу, что этим днём так стремилось додумать моё собственное воображение? Вот же они, не обременены ничем лишним, почти полностью открыты взору, рассматривай вдоволь — не хочу. А я хочу. И рассматриваю. Взгляд сам собой, будто намертво цепляется за широкие, перевитые жгутами мышц плечи, украшенные не просто узором, составляющим единую татуировку, но и незнакомыми мне символами, теряющимися среди римских цифр, рассредоточенных вдоль груди до самой линии литого пресса и даже ещё ниже, теряясь среди дорожки из тёмных волос, а затем ещё ниже — под туго завёрнутым вокруг бёдер полотенцем… кроме которого на стоящем передо мной и нет ничего, оказывается. Капли воды, стекающие по загорелой коже, едва ли сойдут за таковое, верно?

А значит…

Какого чёрта я всё ещё тут стою?

Забыв даже о том, что стоит дышать.

Ноги будто в