— Ну? Влюбилась бы ты в Макара?
— Нет.
— А я думаю, что могла бы влюбиться, но это при иных обстоятельствах и поведении Макара, но эта бы влюбленность была другой, Уля, без отрыва от себя, как личности, которая бы в ответ тоже ждала тех же чувств. Тех же горящих глаз, того же безумия. Это вопрос эгоизма, Уля. И вот когда твое эго насытилось бы встречами, близостью, страстью, тогда бы могла прийти любовь, которая, кстати, не только отдает, но многое требует взамен.
— Я должна любить себя?
— И не назло Макару, Уля. Не надо жить так, чтобы его укусить, уколоть и выбесить. Ты ведь к этому пришла?
Я опускаю взгляд. Именно. Я и у Вики спросила про няню, чтобы показать Макару, какая я самостоятельная и сильная. Не для того, чтобы разгрузить себя, найти человека, с которым я смогу поболтать. Я хотел ткнуть Макара, что я вышла на тропу войны.
— Ситуация сложная, но даже в ней ты можешь, наконец, понять, кто ты есть, чего ты ждешь от жизни и жить с оглядкой не на Макара, а на себя и сына. Любое решение важно принимать с точки зрения того, чего ты хочешь. Например, сделать ту стрижку, которую ты всегда хотела, а не ту, которая понравится кому-то. Пусть Макар тут сычем недовольным ходит. Тебе какое дело? Решил пойти налево? Да иди ты, милый, куда хочешь, а у меня тут сериал и тарелка котлет, которые я с удовольствием съем. Не надо от него добиваться развода, тыкать в него палкой, и живи уже так, будто ты в разводе. Он твой сосед, с которым тебе не повезло.
— но.
Разве я так смогу? Смогу ли заглянуть в себя, разобраться с тем, кто я есть и поменять установки, которые говорят, что после предательства нет жизни? А есть только слезы, неуверенность в себе, злость на весь мир и желание закрыть глаза и не просыпаться? Как мне отделиться от Макара, от его измен, когда я увязла в нем и он был для меня всем миром?
— Жить не назло, а для себя. Повтори.
Она меня не отпустит, пока я не выполню ее тихий и ласковый приказ. Возможно, даже закроет под замок.
— Жить для себя, — хрипло отвечаю я, замолкаю и шепчу. — Вот Макар так и живет.
— К черту его, — обхватывает лицо теплыми ладонями. — Он свою жизнь живет а ты - свою. И у меня вопрос. Чего ты сейчас хочешь?
Глава 24. Кто бы это мог быть?
Поужинать в тихом кафе греческим салатом и вафлями под шоколадным сиропом — кайф. Я так награждала себя, когда работала. Раз в месяц. В день зарплаты. Это была моя награда. Рядом в коляске посапывает Артём, напротив сидит Дина и отправляет в рот последний кусочек шоколадного кекса.
— Это и есть часть меня, — делаю глоток ягодного чая. — Часть меня, когда я была одинокой.
— И надо сказать, неплохая часть, — Дина улыбается и вытирает губы салфеткой.
— Вкусная часть.
— При собеседовании я не уточнила кое-что.
— замужем ли я, есть ли дети?
Киваю.
— Дочка учится на первом курсе в художественном, — Мягко улыбается. — Я бы отдала ее в юристы, но она уперлась рогом, что хочет рисовать. Это она в отца пошла. тот тоже художник. Надеюсь, его страсть к спиртным напиткам она не унаследовала, — глаза ее становятся мечтательными, — какие пейзажи рисовал, Уля... Талант от бога, а сколько в нем было романтики, но в основном все эти красивые порывы, на которые я купилась, были под градусом.
— Вы развелись?
— Долго разводились. Разбегались, сбегались, скандалили и опять расходились.
Однажды я добилась от него твердого обещания не пить.
— и?
— Пролечился, закодировался, и вот оно счастье, да?
— Да, — неуверенно отвечаю я.
— А трезвым он скучный, занудный, вечно недовольный брюзга. И именно трезвым он выжрал меня до донышка. Какая ирония, да?
— И он опять пьет?
— А вот ничего подобного, — Дина смеется. — Прорабом на стройке сейчас работает и ковыряет ложкой мозги строителям и начальству.
— А рисует?
— Увы, — Дина печально вздыхает — Я смогла сохранить пару его ранних картин и только. Кстати, я хочу их повесить в комнате. Можно?
Опять киваю и тихо спрашиваю:
— Такты любила лишь одну версию вашего бывшего мужа?
— Я его люблю, и я думаю, что он меня тоже... Ведь он до сих пор держит свои слова “я брошу пить, потому что я люблю тебя больше жизни", но... Неделя с ним, и я в нокауте. Мы с ним общаемся, периодически встречаемся, на свидания иногда ходим, но это наш максимум.
— Даже так бывает?
— Я все жду, когда ему надоест и он другую женщину найдет, но что-то не торопится.
— А ты…
— Я-то и в молодости с мужчинами тяжело сходилась, а сейчас и подавно. Я стала „ленивая, — пожимает плечами. — Подозреваю, что в старости Гриша явится ко мне на порог а у меня сил не будет его выгнать, и он останется. Вот точно. Этого и ждет.
— Он настолько упрямый? — изумляюсь я.
— Да, — Дина смеется.
— Ты сама ждешь старость, —заговорщически шепчу я, — и того, что к вам заявится трезвый, вредный старик, который смог сдержать слово.
— Возможно. И тогда тоже буду злой и недовольной бабкой. Мы с ним сравняемся.
— Я не знаю, что сказать, — медленно моргаю я.
Через пятнадцать минут мы неспешным шагом идем по тротуару. Я периодически кидаю на молчаливую Дину взгляды, выискивая в ней сожаление, печаль, а она умиротворенная и улыбчивая.
— А вдруг ты из-за вашего Гриши упускаешь принца? — похрустываю чипсами со вкусом краба.
Давно их не ела, потому что вредно, но Дина убедила, что от одной маленькой пачки со мной и молоком ничего не случится, поэтому я наслаждаюсь своим глупым озорством и растягиваю удовольствие.
— Да я тебя умоляю, — отмахивается. — Принцев не бывает.
— Ты очень категоричная.
— Отнюдь. Я очень понимающая женщина. Понимаю, что каждый человек может дурить. И меня сейчас устраивает, как я живу.
— Правда? С редкими свиданиями?
— Я получила свой фейерверк романтики, безумия и страсти, — косит на меня взгляд. — И никто из мужчин не переплюнет в этом плане Гришу. Все они будут пресными и неинтересными, а вновь кидаться на шею талантливого чокнутого художника я не стану, потому что история повторится.
Мы сворачиваем на улицу, что ведет к дому, который перестал быть моей уютной крепостью. Я не хочу возвращаться в дорогое пафосное логово, где меня и сына поджидает Макар.
Я замедляю шаг а затем и вовсе останавливаюсь, потому что на противоположной стороне дороги от наших ворот паркуется белый хетчбэк, а затем из него выскакивает блондинка, которая решительно шагает к нашему с Макаром “семейному гнездышку". Светлые брюки, легкая блузка и небрежный пучок на голове. Останавливается у высокой глухой калитки, прикладывает телефон к уху и нервно переминается с ноги на ногу.
Видимо, абонент не отвечает, потому что она кривит губы, раздраженно прячет телефон в карман брюк, а затем со злостью пинает калитку. Сжимает кулаки, решает позвонить в домофон и опять накидывается на калитку в ярости. Ветер доносит ее крики:
— Макар! Макар!
Последнюю а" она особенно громко тянет Мы переглядываемся с Диной, которая задает вопрос:
— Кто бы это мог быть?
Тут-то незваная гостья замечает нас. Я достаю из пачки последнюю чипсинку и медленно отправляю ее в рот.
Хрум-хрум. Блондинка хмурится. Хрум-хрум. Красивая такая, ухоженная, строгая.
Черты лица четкие, правильные и губы пухлые. Лет тридцать пять, но те тридцать пять, которым можно и тридцать дать.
— Смею предположить, — сминаю пачку из-под чипсов, — к нам пожаловала Елена.
Дина в ожидании объяснений приподнимает бровь, и я едва слышно добавляю:
— Любовница моего мужа.
Глава 25. Провокации
— Что делать будем? — спрашивает Дина, и Артем в коляске сладко причмокивает.
Спит, и в его жизни еще не существует тетки, с которой его отец шашни крутит.
