порядке? — взволнованно спрашивает он через дверь.
— Тём, тут замок сломался, — выходит у меня совсем жалобно, оттого, что это он, оттого, что он там. Что пришёл за мной. — Я дверь открыть не могу.
— Наверно, надо кого-нибудь позвать из персонала, — слышу я голос Бережного, и подозреваю, что он, наверно, за персоналом и пошёл.
— Отойди подальше от двери, — приказывает мне Его Рыжебородие. — Отошла? — дожидается он, когда я подтвержу.
И одним ударом ноги вышибает дверь.
— Тём! — кидаюсь я к нему, когда эта чёртово шпонированное полотно с треском распахивается.
— Бедняжка моя, — прижимает он меня к себе. — И давно ты тут сидишь?
— А какого ж ты молчала? Не позвала на помощь? — где-то там за его спиной, в другом мире, в другом измерении, в другой вселенной выговаривает мне Бережной. А ещё толпятся какие-то люди.
— С тобой всё в порядке? — здесь, там, где я. Там, где есть то, что единственное важно мне, тревожно заглядывает в моё лицо Тот, Который Со Мной.
— Теперь да, — обнимаю я его крепко-крепко. И получаю в ответ вдох, говорящий: «Ну и славно! А всё остальное неважно!»
— Прямо в лицо? — ржёт моё Рыжебородое Сокровище, сидя на диване со мной в обнимку и с пультом от телевизора в руках.
Своим единоличным решением он решил, что на работу мы сегодня больше не едем, нам и так есть чем заняться. И теперь слушает мой рассказ.
— Нет, я, конечно, и так в тебе не сомневался. А как увидел этого Бережного таким зашкваренным, сразу понял, что это ты. Но кипящим супом — это жесть!
— Не кипящим, не наговаривай, — откидываюсь я на его плечо. — Но, надеюсь, теперь он точно не будет строить на счёт меня никаких иллюзий.
— Правильно ли я понял, что бросать ты меня ради него не собираешься? — прикусывает меня за ухо моё Рыжее-Бесстыжее.
— Посмотрю на твоё поведение, — уворачиваюсь я.
— И всё же волнуюсь, что же такое он тебе сказал, что ты окатила его кипятком?
— Всё повторял «кипяток, кипяток», — толкаю я его локтем. — И суп есть не хотел.
— Ладно, понял, не спрашиваю, — улыбается он, перехватывая пульт. — Что будем смотреть?
— Расскажи мне лучше: действительно у «Эллис-Групп» всё так плохо, что они скорее утянут «ЭйБи» на дно, чем сделают сильнее?
— Откуда у тебя такие сведения? — ползут на лоб его брови.
— Бережной встречался с Алевтиной Лисовской. И сказал, что она хочет всё продать.
— Ясно, — многозначительно кивает он. — Но это естественно. Она всегда была далека от дел Марата, ей следить за всем этим теперь в тягость. И логично, что хочет просто избавиться. Но, — выключает он звук телевизора, разворачиваясь ко мне, — отец не хочет покупать то, что и так будет тянуть первое время назад. Иначе придётся вложиться дважды: сначала в покупку, потом в реконструкцию. Это точно откатит «ЭйБиФарм» на рынке далеко назад. Поэтому Элла и предложила объединиться.
— Всё же Элла? — тяжело вздыхаю я.
— Лан, она толковая. И в ней так много от отца. Коммерческая жилка. Его масштабность, дальновидность, рискованность.
— Вот только не говори, что лишь ради того, чтобы вдохнуть в компанию отца жизнь, она и ошивается теперь в нашем офисе. И что не было никаких других вариантов, и негде было устроить этот общий офис, кроме как в нашем здании. Что иначе прямо ну никак нельзя работать, если не заявляться к тебе в кабинет без стука по сто раз на дню. Конечно же исключительно для решения «срочных производственных вопросов», — показываю я кавычки.
— Злишься?
— Нет, ревную, — отворачиваюсь я.
— Ревнуешь?! — наклоняется он, чтобы заглянуть в лицо.
— Нет, злюсь! Злюсь, Тём, — сама разворачиваюсь я, — потому что не понимаю. Искренне не понимаю это какой надо быть мазохисткой, чтобы видеть тебя каждый день. Да ещё рядом со мной. И ты, надо сказать, не облегчил ей сегодня задачу, когда обнимал меня в своём кабинете.
— Не облегчил, — качает он головой. И лицо его становится жёстким, суровым. — И даже не собирался. Потому что ты права: можно было решать вопросы и дистанционно, и по скайпу, и по телефону. Но офисное здание «Эллис» решили сдавать. И раз она настояла крутиться на виду, я не собираюсь под неё подстраиваться. Мазохистка она или нет, мне всё равно. Всё сказано. Отрублено даже, не отрезано. Давно закончено. И давным-давно решено.
— Для тебя, — уточняю я, забирая пульт, который он сжимает так, что того и гляди разломит. — Но не для неё. Ты уходишь и возвращаешься. Ты даёшь ей ложные надежды. Она манипулирует твоим отцом. И явно не глупа — знает на что давить. И хуже всего: Елизаров явно прислушивается к ней больше, чем к тебе.
— Потому что у него рыльце в пушку. Потому что он считает, если бы женился на моей матери — это бы всё изменило. И его не штормило бы так от бабы к бабе до сих пор. Он был бы отличным семьянином и верным мужем, а не козлом, падким на интрижки.
— Фантазёр, — усмехаюсь я.
— Ещё какой. И он до сих пор упорно считает, что я совершил ошибку, когда не женился два года назад. Словно он в этом виноват. И боится, что я пойду по его стопам. Бросил одну, значит, и вторую смогу.
— А ты сможешь? — всматриваюсь я в его лицо.
— Посмотрю на твоё поведение, — улыбается он.
— Нет, это я посмотрю, — и не думаю я поддерживать его настроение. — Потому что, если ты так и будешь ездить в дом к Лисовским. Если не прекратишь питать её этими иллюзиями, однажды я отдам тебя ей… Тёмас.
Он долго молчит, глядя на меня с совершенно непроницаемым лицом. Хотя нет, я вижу, вижу эти играющие желваки.
«Да, попереживай. Пошевели извилинами, откуда я это знаю. Подумай, над своим поведением или над чем ты там ещё думаешь. Потому что меня всё это уже достало. У меня токсикоз. Я хочу быть просто твоей любящей женой, твоей бесстыжей любовницей и счастливой матерью наших детей. И всё! А не сварливой женой, ревнивой любовницей и дёрганной матерью».
И пока он там думает целых десять секунд, принимаю решение гениальное по своей простоте: да чего я одна-то мучаюсь. Пусть у него тоже будет токсикоз.
— Она не живёт с матерью, у неё своя квартира. И я заезжал за документами на офисное здание, когда её там и в помине не должно было быть, но…
— Я не хочу знать по каким причинам ты там был, — поднимаю я руки, обрывая его на
