большой позвоночник, чтобы согнуться без боя.
— Моя Красавица, — сказал Александр тихим, но звучным голосом с акцентом. — Готова ли ты встать на колени и поприветствовать своего Мастера?
Хотя я хотел бы сначала обсудить это.
В его тоне был холодный юмор, когда он шел через длинную комнату. Ох, мне достаточно любопытно, чтобы позволить тебе это.
Я закусила губу, чтобы не рассердиться на него за его высокомерие.
— Сначала я хочу сказать, что я понимаю сделку, на которую я пошла, чтобы обеспечить безопасность моей семьи. Я не буду делать ничего, что могло бы поставить под угрозу их безопасность, так что да, я готова преклонить колени и быть больной рабыней, которая тебе нужна, чтобы ослабить твои девиантные наклонности. Он был достаточно близко, чтобы увидеть, как его глаза вспыхивают, как наполненные молниями грозовые тучи. — Но мне нужно, чтобы ты знал, что я больше, чем просто твоя собственность или дырка, в которую ты можешь засунуть свой член.
Я сделала прерывистый глубокий вдох и напрягла свои плечи, чтобы противостоять цунами печали, обрушившемуся на мою голову. — Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, я буду думать о том, как мои руки заплетают волосы моей сестры, ухаживают за царапинами и синяками моего брата и раскатывают манное тесто вместе с моей мамой. Каждый раз, когда ты просишь меня встать на колени, я буду думать о том, как сижу в поле маков на склоне Неапольского холма и пробегаю пальцами по их шелковистым краям. Когда ты заставишь меня принять тебя в свое тело, я вспомню нежные мечты о любви и романтике, которые были у меня в детстве, прежде чем я узнала лучше, и я буду прятаться в этих воспоминаниях, пока ты не закончишь.
— Ты можешь владеть моим телом, лорд Торнтон, но ты никогда не будешь владеть моим разумом, моим духом или моим сердцем.
Я стояла там со слезами на щеках, моя грудь вздымалась, как будто я только что закончила гонку, и я смотрела на него с чистым, радостным вызовом.
Революционер говорил:
— Восстания не будет, но было великолепно дать моему анархисту голос перед лицом этого тирана.
Александр моргнул с того места, где он остановился менее чем в двух футах от меня. Медленно он поднял руки, и на секунду мне показалось, что он ударит меня.
Вместо этого он хлопнул.
Медленные, мощные ощущения звука, которые перенесли мой травмированный разум прямо к шлепкам и красным ягодицам.
Он хлопал мне.
— Молодец, маленький Мышонок, молодец.
Я ощетинилась от итальянского прозвища. «маленький Мышонок» не совсем обозначал силу против невзгод.
— Я одобряю твое проявление духа, — похвалил он, и я увидела эту похвалу в его глазах, горячих и темных, как тлеющие угли.
Дрожь злобно пробежала по моему позвоночнику, и мгновенное сожаление захлестнуло мои кости.
Ему нравилась моя демонстрация духа, потому что было сложнее подавить ее.
Я затаила дыхание, когда он подошел еще ближе, роскошная ткань его дизайнерского костюма щекочет голую кожу моих бедер, царапая чувствительные вершины моей проколотой груди. Его темные глаза были всем моим миром, когда он обхватил меня большой рукой за горло, прижимая каждый палец один за другим к бьющемуся пульсу.
— Хватит владеть этим телом, — прорычал он. — Пока что.
Затем он наклонился вперед, его густые ресницы затрепетали, он крепко прикусил зубами мой подбородок и провел языком по дорожке стекающей слезы на моей щеке. Его дыхание обвеяло мою щеку, его губы прижались к моему виску, а его рука еще крепче обвила мою шею, когда он прошептал: —Но однажды этого не будет, и я приду за всем этим. Твой разум, твой дух и твое невинное сердце.
Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, как астролог смотрит на усыпанное звездами небо. Я чувствовала себя каталогизированной им, определяемой словами, которых я не понимала, на языке, мертвом для всех, кроме него.
Я зажато прошептала: —Я буду ненавидеть тебя каждый день до конца своей жизни.
— Люби меня или ненавидь, если хочешь. В любом случае, я всегда буду в твоих мыслях, — напомнил он мне. — А теперь, рабыня, встань передо мной на колени.
Я не хотела вставать на колени. Это казалось слишком огромным жестом, когда раньше я никогда не задумывалась об этом. Но стоять на коленях перед таким человеком было все равно, что готовиться к обезглавливанию, топор блестел в его руках, моя шея была нежной от обнажения.
Я ненавидела, что у меня не было выбора, что я была обречена на такую судьбу не своими действиями, а действиями моего слабого отца.
Ему не понравилось мое колебание.
Пальцы впились мне в плечо, и он медленно повалил меня на землю.
— Встань на колени и устройся поудобнее, ты будешь проводить много времени на коленях, — приказал он, переместив руку мне на макушку, как только мои колени больно ударились о мраморный пол.
Я слегка задышала, смесь страха, обиды и умирающей гордости, словно два кулака сжимали мои легкие.
— Это будет наша первая совместная тренировка. Я не жду от тебя многого, но я ожидаю полного послушания, понятно?
Я закрыла глаза и облизнула пересохшие губы, пытаясь перенестись в другое место, где нет холодного британца, пытающегося указывать мне, что делать.
— Ты будешь все время смотреть на меня, — потребовал он. — Обычно раб никогда не смотрит в глаза своему хозяину, так что ты должна поблагодарить меня за привилегию.
— Спасибо за то, что заставил меня почувствовать себя такой особенной — сказала я с приторной сладостью в голосе.
— Есть причина для каждого шага, который я делаю в этой жизни. Это еще один тому пример. Я хочу, чтобы моя рабыня смотрела мне в глаза, чтобы она могла наблюдать, как животное внутри меня вырывается на свободу, чтобы опустошить ее. Без ограничения. Без жалости. Потому что нет достаточно мощного поводка, чтобы сдержать его.
Я тяжело сглотнула, не в силах сдержать дрожь, которая играла по позвоночнику, как по клавишам пианино. — Поняла.
— Понятно, Мастер, — резко поправил он.
— Да, Мастер, — выдавила я сквозь зубы.
— Ммм, ты думаешь, твое плохое отношение отговаривает меня, Красавица? Он сделал паузу после вопроса, затем провел рукой по моему затылку, чтобы прижать мой висок к гранитной длине его члена под его брюками. — Это приводит к противоположному результату, так что хулигань, сколько хочешь.
Я чувствовала его тепло сквозь ткань, его пульсация билась о мою щеку, как барабанная дробь, предвещающая вторжение.
— Теперь вот, как ты представишься мне, — холодно сказал он, раздвигая одним
