Да и наверно, не стоит тревожить Каро, раз ей кажется, что осуществилась ее мечта, и она теперь устроилась. А то мало ли — спровоцирую срыв.
— Что ж... — только и могу, что выдавить из себя.
А сама смотрю на них, на нее — е-мое, худющая — одни глаза... измученная, больная... беременная Джоан Баэз. А тут у них, значит, Вудсток. И почему я раньше не замечала, что Симон смахивает на Боба Дилана? Впрочем, Дилана не было на Вудстоке, да и родила Баэз не от него...
— Жаль, никто не отменял токсикозы, — улыбается Симон и с сочувственной улыбкой кладет руку на руку Каро. — Но Кэри отлично справляется.
А не много ли он на нее навесил?... — думаю. Или это она сама на себя — от жизни урвать, что сможет. От нормальной жизни. Совсем как подруга ее, Нина. Вот с кем она похожа, не со мной. Та-то уж, наверно, поддерживает ее на все «сто».
Ладно, думаю. Значит, и мне придется ее поддержать.
Теперь отчего-то становится более понятен взгляд Гизелы Копф, ее мамы. Что ж, у Гизелы еще будет время свыкнуться с мыслью, что она все-таки станет бабушкой.
После обеда чета Херц-Копф собирается к Симону на Айсвердер. Там еще не готово, но понаблюдать, как работают другие — всегда удовольствие.
— Поедешь с нами? — зовет Каро.
Странные люди — зачем я им?
Мне в голову стукает, что туда, возможно, прихвостится и Франк, живущий «по соседству», и я поспешно отказываюсь:
— Спасибо, но у меня дела.
— Какие? — заинтересованно спрашивает Каро.
— Урвать кусок. И пожирнее. Ой, — спохватываюсь, — прости, не хотела.
Но Каро с улыбкой кивает, мол, теперь «все нормально».
***
Глоссарик на главу ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРУЮ Вудсток
Вудсток — один из самых знаменитых рок-фестивалей, прошедший в 1969, в числе исполнителей была американская фолк-рок-певица Джоан Баэз, беременная на шестом месяце, на фестивале случилось как три несчастных случая со смертельным исходом, так и два рождения ребенка
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ Пьяные фонари
Версию о том, что «Котти» — объект якобы "фактически неремонтируемый", я не толкаю все-таки Франку. Так, вбрасываю пару раз про разные застарелости, на которые проливает свет технический дью дилидженс. Но всякий раз вижу, как сильно Франк хочет сделать этот проект, будто ему там медом намазано. Да и в конце концов — меня ведь с этим домом тоже кое-что связывает. Не боюсь признаться себе в этом.
Как я сказала ранее Каро, сейчас мы едем «рвать», вернее, урывать себе кусок.
Немного странно думать, что вот ждет же нас этот кусок не где-нибудь, а на Котти. Вернее, не нас, а Франка, а мы — это я, ребята с Аквариуса, пара ребят с ЭфЭм и две фирмы-подрядчиков. Не знаю, почему Рик не с нами.
Жары «сентябрьской» как не бывало — вовсю установилась «нормальная» погода: днем умеренно, а по утрам дубак. А сегодня еще и дождь весь день собирается-собирается, да все никак не соберется. Уже прошел бы, как по мне.
Передает нам здание один прожженный, чрезвычайно болтливый субъект неопределенно-моложавого возраста, с внешностью в общем-то холеной, но и однозначно не лишенной некоторых оттенков протокольности. На месте он показывает нам коммуникации, а также текущие поломки и неполадки. Список их длинен, если не сказать — бесконечен, у меня уже пальцы устали все заносить в протокол на планшете. Уверена, Рик мог бы дать по этой части куда более исчерпывающую информацию.
— Можно попросить вас взглянуть на планы? — сую субъекту плановую документацию, составленную Херманнзеном. — Может, у вас еще какие-нибудь есть?
— А-а, Херманнзен, мир его праху, — субъект почему-то недобро усмехается и неожиданно замечает: — Да, вор он, конечно, был еще тот, но и специалист от Бога.
— Вы его знавали, — не спрашиваю я — констатирую факт.
— Знавал. Кто ж его не «знавал», — охотно говорит он. — О покойниках не говорят плохо, но мне, если честно, наплевать. Он сам во всем виноват. Многие ждали, что он этим кончит, но думали, скорее по собственной, воровской части засыпется. А получилось так, что ему надавал по башке пасынок. Самая что ни на есть бытовая драма. Суд решил, самооборона — не добрался, но чего греха таить — тут тогда многие считали, что тот парень — теперь он уже не парень — за дело его казнил.
Серьезно киваю, будто у меня внутри сейчас абсолютно не обрывается сердце, а, напротив, все, что он говорит, мне тоже известно.
И откуда ж он столько знает... Почему это, итит их мать, все всё знают, одна я, как неприкаянная. Пора уже кончать с этой неосведомленностью.
— Да, — рассуждает он, — и вроде кругом люди, но иных понять сложно. Поэтому я и не лезу. И не пытаюсь даже — давно для себя решил.
Он будто внушить мне что-то пытается.
Ну нет, я тоже все для себя решила. Тут будет не так, как с Каро и Херцем.
Свернув дела и попрощавшись, вылезаю в сгущающийся мрачно-серый вечер и беру курс на Тадым-дёнер. Раз уж занесла меня нелегкая на Котти, мне просто необходимо повидаться с одним дяденькой.
***
— Ну как, получили? — вместо приветствия спрашивает Хорст, когда я вхожу в помещение, находящееся по соседству с Тадымом. Снаружи помещение такое же темное и безжизненное, как в прошлый раз, когда я была в нем.
— Да, — пожимаю плечами я.
— Эх, если б он хоть что-то с дома поиметь успел. Хотя бы раньше.
Он. Хорст может подразумевать только одного. И этот один, «он» — явно не Франк.
— Эм-м-м... да нет, вы знаете, нормально, по-моему, все, — говорю только. — Ну, есть проблемы, как всегда, и даже много. Но ведь новому владельцу не впервой осуществлять такой редевелопмент.
— Они не могут... не могут так поступить, — говорит Хорст, явно разволновавшись — и явно не придавая значения моим словам о редевелопменте.
— Что поделаешь? — развожу руками я, уже откровенно «плавая».
— Ведь недвижка, по сути, его. Дом его. Его этажка.
Так, хватит с меня. Рик — непонятый и кругом кинутый магнат-владелец многоэтажки, и когда-то на него шили-не дошили убойное дело. Где тут, думаю, скрытая камера.
Припоминаю, что Хорст вроде числится на фирме, обслуживающей здание. Однажды Рик прямо в глаза сказал про Хорста:
«Он тебе за стопку кого хочешь продаст. Или за две».
Только в оригинале он говорил не «стопка», а «Kurze», что есть не что иное, как «шот», если по-английски, да и по-«англо-немецки» — тоже.
Сажусь к Хорсту в закуток за замызганный стол «для своих» и, моргнув официантке, беру нам с ним Jägermeister. Припоминаю, что этот самый травяной бальзам Хорст пил в прошлый раз. Вздыхаю — отрава, но что ж будешь делать.
— Вы же не собираетесь увольняться от нового хозяина?.. Давайте, — говорю ему, — чтоб легче верилось, что с ними можно иметь дело.
— С ними? А с «вами»? — улыбаясь, чокается со мной Хорст.
— И с нами, — не улыбаюсь я.
И прошу не уносить бутылку.
Ох-х, вот эт-то гадость...
Так, вторую и ту, что за ней, ему придется пить одному. Искренне надеюсь, вернее, уверена, что ему плевать и просто наливаю ему еще.
В основной части бара уже собрался привычный контингент посетителей, такой, каким помню его еще с прошлого раза. К нашему дальнему, длинному столу никто не подходит, хоть тут уже битком, а у нас места много.
Хорст оказывается алкашом со стажем и затем наливает себе сам. Как будто понимает, что от него требуется лишь одно — вспоминать вслух.
— Недвижка его должна была стать, — поясняет он, предварительно опорожнив вторую, а за ней и третью. — Схема была у Вальтера такая. Давно была. Всегда была. Рик — он не дебил, вообще-то. На баб просто слабый. Жалостливый. Оно и понятно.
Понятно?.. Расскажи мне о том, что тебе уже столько лет понятно, старый ты хрен, прошу его мысленно. Потому что мне ни хрена не понятно.
Он не спешит, так поспешу я:
— Он же, Херманнзен... в Латвии с недвижкой крутил...
Хорст на минуту затаивает дыхание, вглядываясь в меня — ах, вон она я, значит, какая. Осведомленная...
