– Это правда?
Джулия кивает.
– Ты нормально?
– Наверное. Полагаю, это новость дня?
Марк корчит гримасу.
– Если верить тому, что я слышал, тебя притащили домой в смирительной рубашке санитары в белом.
– Издеваешься, – она в шоке.
– Не совсем. Похоже, все думают, что у тебя нервный срыв.
– Пошел ты, Марк. Как ты только можешь такое говорить? Боже, иногда ты черствый, как кирпич.
– Джулия, ради бога, ты же сама спросила! Чего ты на меня набросилась? Господи, неужели мы не можем хоть один вечер провести как нормальные люди, и просто поговорить обо всем? Я знаю только то, что слышал в офисе, и весь день пытался до тебя дозвониться. Джонни сказал, что ты ушла после обеда, а твой проклятый мобильник целый день выключен.
Джулия молчит. Она в бешенстве. Она пытается ни в чем его не винить. Но он виноват во всем.
Она ушла из офиса после обеда, поймала такси до дома и только тогда ее накрыло. Одна, в этом огромном доме, который она ненавидела, бродила из комнаты в комнату, пытаясь разобраться в своих чувствах. Испытывала ли она облегчение? Счастье? Злость? Разочарование?
Пустота. Вот что она чувствовала. И больше ничего. Все время только пустота.
Она включила телевизор, чтобы не сидеть в тишине, и попала на дневное шоу о проблемных детях. Гиперактивные, непослушные, неуправляемые дети, ни одному из которых не было больше семи. Ей хотелось ударить отчаявшихся родителей. «Как вы смеете жаловаться», – в ярости подумала она. «Как вы смеете говорить хоть слово неодобрения своим детям, когда вам так посчастливилось их иметь».
Она с отвращением выключила телевизор, схватила пальто и вышла на улицу, вздрогнув оттого, что ледяной январский воздух ударил ей в лицо. Джулия не гуляла уже целую вечность. Раньше, когда она жила одна и у нее было время, она часто гуляла.
Она прошлась до стадиона, взбежала по бетонным ступенькам и оказалась на открытом пространстве. Лягушатник для малышей зимой пустовал, на беговой дорожке виднелись одинокие спортсмены. Было приятно оказаться на свежем воздухе. Приятно, что нос краснеет от холода, даже приятно закутывать руки в пальто, чтобы они не замерзли.
Ей так многое нужно было обдумать, что намного проще было вообще не думать ни о чем. Она просто гуляла, забредая все дальше и дальше.
Кроме нее на мороз отважились выйти лишь несколько хозяев со своими собаками. Она описала полный круг, потом ненадолго присела за столик в кафе, согревая руки чашкой дымящегося кофе и время от времени обмениваясь парой слов о погоде с проходящими мимо владельцами собак.
Она как раз собиралась уходить, как в кафе вошла женщина с двумя детьми. Девочка лет трех и мальчик, которому было года полтора. Дети копошились вокруг стола. Девчушка была очаровательна. Темные волосы, большие карие глаза, ресницы невообразимой длины – ну просто куколка с чудесной улыбкой! Джулия не могла отвести от нее глаз.
– Нет, Кэти, – отругала ее мать, когда малышка наклонилась, чтобы поднять надкусанное пирожное. – Это нельзя есть, это грязь, – она осторожно подняла пирожное и отнесла в мусорное ведро. У девочки был расстроенный вид. – Возьми, лапочка, – смягчилась мать, заглядывая в сумку. – Твой любимый. М-м-м-м, вкуснятина. Диетический рисовый кексик.
Джулия наблюдала за ними с улыбкой, и раздраженная мамаша улыбнулась в ответ. Девочка откусила большой кусок кекса и тут же уронила его на пол, заметив, что за ней наблюдают.
Она с важным видом повернулась к тетеньке спиной, но потом смущенно посмотрела через плечо и улыбнулась.
– Привет, – при взгляде на ребенка сердце у Джулии растаяло. – Милое платьице.
Кэти оглядела Джулию с ног до головы, очевидно решая, стоит ли с ней разговаривать.
– Это нарядное платье, – наконец проговорила она. – Видишь кроликов? – она подняла юбку, хвастаясь вышивкой на подоле.
– Прелесть, – сказала Джулия.
Больше всего на свете ей хотелось подхватить эту малышку и унести ее домой.
– У них есть имя?
Девочка покачала головой.
– А у тебя есть кролики?
– Нет. Но когда я была маленькой, как ты, у меня были кролики.
– И как их звали?
– Большого белого и пушистого – Попрыгунчик, а маленького коричневого – Пучеглазик.
Девчушка закусила губу, переваривая эту информацию, а потом подошла к Джулии на шаг ближе. – А у тебя есть дочка?
Джулия чуть не задохнулась от боли и молча пока чала головой.
– Почему у тебя ее нет?
– Я… потому… – Джулия подняла глаза к небу и часто заморгала, пытаясь сдержать слезы. – Я бы очень хотела, чтобы у меня была такая маленькая девочка, как ты, и, может быть, в один прекрасный день…
– Кэти! – вмешалась в их разговор мать.
В одной руке у нее была сумка, а другой она держала сына.
– Оставь бедную тетю в покое.
– Извините, – произнесла она, делая вид, что не замечает, как Джулия плачет. – Она кого угодно с ума сведет.
– Нет, нет, все в порядке… – но женщина поспешила к выходу, и Джулия осталась одна горевать по ребенку, которого ей не удалось зачать.
Разве можно объяснить это Марку? Марку, который держит в себе все эмоции, как бы больно ему ни было. Он не говорит о своих чувствах. Он считает, что лучший способ пережить боль – жить с ней.
Иногда Джулия ему завидует. Но чаще это приводит ее в ярость. Если Марк не делится своими эмоциями, она тоже не станет этого делать. Но ощущение потери и горя – слишком тяжелая ноша, которую она едва выдерживает, и единственное, на что она способна, – не заорать в приступе злости, используя любой предлог, чтобы дать выход раздражению.
И вот сегодня, в тот день, когда Джулия ушла с работы – точнее, ее вынудили уйти, – Марк все еще стоит у лестницы, не имея понятия, что сказать и что делать. Его преследует ощущение, будто он ходит по рунному полю. Один неверный шаг, и весь мир обрушился. Он чувствует ее боль, и больше всего на свете ему хочется ее утешить. Только он не знает, как это сделать. Не знает, с чего начать.
И боится, что, возможно, уже слишком поздно.
– Джулия, – он протягивает руку и умоляюще смотрит на нее. – Давай не будем опять начинать все заново. Только не сегодня. Я хочу услышать, что произошло, а не ругаться из-за ерунды…
– Это не ерунда, – огрызается Джулия, но он знает, что выигрывает этот бой, и в глубине души ей вовсе не хочется огрызаться.
– Знаю, знаю, – утешает ее он. – Прости, я не то хотел сказать. Почему бы тебе не досушить волосы, а я пока налью бокал вина? Что ты думаешь? Хочешь, доедим карри? Я могу позвонить в ресторан и заказать. Согласна? Джулия?
Джулия ковыряет ковер на лестнице большим пальцем ноги, потом пожимает плечами.
