Снаружи раздался звон колоколов с церкви Св. Патрика. Три часа дня. Пора.
– Баки, – сказала Пенелопа, вставая. – Тебе надо сейчас уйти.
– Но Пенни, – растерянно возразил он, – мы же еще так много собирались обсудить. Например, наряды…
– Знаю, Баки, но у нас в запасе целая неделя, – уверенно ответила она, подходя к легкому креслу, на котором он сидел, и протянула руку. Бак нехотя принял ее; он выглядел жалким и расстроенным. Он раздражал Пенелопу только в одном случае – когда вел себя, как брошенный щенок.
Бернадин, старшая служанка Хейзов, стояла у входной двери со шляпой Бака в руках. Он поблагодарил ее и повернулся к Пенелопе. Девушка открыла ему дверь, и туг ее взору предстала восхитительная картина – Генри Шунмейкер стоял на ступеньках ее дома. Девушка сжала кулачки от восторга: как все удачно складывается! Он был здесь, прямо сейчас, в кои-то веки вовремя! Генри выглядел как всегда безупречно: черный пиджак подчеркивал статную фигуру, лицо было прекрасным и свежим. Но все же Пенелопа заметила в его чертах нечто необычное. Она привыкла к безмятежно веселому, уверенному и невозмутимому Генри, но сейчас он выглядел… чуть смущенным.
– Шунмейкер, – промолвил Бак, протягивая руку. – Что ты здесь делаешь?
– Привет, Бак, – Генри покорно пожал ему ладонь. Пенелопа тщетно пыталась разгадать странное выражение лица своего возлюбленного. Ею овладело смутное беспокойство, и она поняла лишь одно: он выглядел так, словно его загнали в ловушку.
– Просто наношу визиты там и тут, захотел заглянуть и к мисс Хейз, – неестественно скованно ответил Генри, залезая в карман и доставая запечатанную воском пачку открыток с приветствиями.
Сердце Пенелопы мгновенно сжалось, в висках застучало от гнева. Он зашел, чтобы оставить открытку? А как же их обычные воскресные встречи? Не мог же он шептать ей на ушко, как восхитительно она выглядит, в открытке. Нет-нет, в этом послании, должно быть, какое-нибудь приятное известие, пыталась она успокоить себя, но все же… Генри никогда не тратил время на написание официальных писем и был уж точно не из тех робких юношей, которые пишут на бумаге то, что не могут произнести вслух.
– Быть может, вы войдете и расскажете мне об этом? – медленно произнесла Пенелопа, принимая из рук Генри странную открытку и смотря на него в упор горящими глазами.
– Проходите, – сказал Бак, – Я, в любом случае, ухожу.
Он повернулся к Пенелопе для прощальных поцелуев.
– Будь хорошей девочкой, – сказал он, целуя ее в правую щечку. – Но не слишком хорошей, – прошептал в левое ухо.
Генри прикрыл рот рукой в кожаной перчатке, кашлянул и кивнул Баку на прощание. Потом, когда закрыли дверь, последовал за Пенелопой в просторную прихожую. Она была яркой и сияющей, с зеркальными потолками и с мраморным полом, выложенным черно-белой плиткой, и гораздо просторнее, чем в старых домах. Иногда Пенелопе казалось, что она теряется среди всей этой роскоши, что эти огромные помещения давят на нее, но зеркала ее никогда не раздражали: ей нравилось повсюду видеть собственное отражение.
– Бернадин, можешь отдыхать, – велела Пенелопа служанке.
Пожилая женщина кивнула и повернулась было к выходу, но, спохватившись, обернулась:
– Господи, я чуть не забыла. Миссис Хейз велела передать вам, что преподобный Нидлхауз решил присоединиться к семейному обеду сегодня вечером, и она велела, чтобы вы были готовы принять его в пять часов.
Как только Бернадин исчезла за дверью, замаскированной богатыми настенными украшениями, Пенелопа закатила глаза, с трудом сдерживая гнев. Ее сейчас раздражало буквально все: и Генри, который, похоже, решил, что может просто так ускользнуть. И мать, которая так бесцеремонно нарушает ее воскресные планы. И нерасторопная забывчивая служанка… Какие еще сюрпризы ждут ее сегодня? Девушка на минуту прикрыла веки, чтобы успокоиться. Затем, не поворачиваясь к Генри, произнесла:
– Мне показалось, что ты собирался оставить мне письмо и исчезнуть. В чем дело? Ты же знаешь, что воскресенье – наш день.
Немного помолчав, он спокойно ответил:
– Ты еще даже не прочитала мою открытку, а уже строишь какие-то догадки. Не хочешь сначала узнать, что в ней написано?
Пенелопа старалась не думать о том, что Генри имел в виду, говоря о письме, да еще таким невозмутимо-издевательским тоном. Вместо этого она небрежно отвернулась, зная, что он сейчас невольно залюбуется ее точеным профилем, роскошными волосами и невероятно тонкой талией. Прислушиваясь к его тихому прерывистому дыханию, она ждала. Пару минут Генри в замешательстве топтался на месте, нервно теребя в пальцах цепочку от часов.
– Так как я здесь, – вымолвил он с явным усилием, – может быть, вы предложите мне чай со льдом или скотч? Или что-нибудь другое, что у вас есть…
– У нас есть все, что пожелаете, мистер Шунмейкер. – Она все еще не смотрела на него, прекрасно понимая, что Генри думает о ее обворожительной фигуре. Ей хотелось, чтобы он терзался догадками, сердилась она или нет, – Но, видите ли, я только что отослала служанку, так что мне придется приготовить все самой.
– Ну что ж… Хорошо. Самой так самой. Надеюсь, вы не заставите меня ждать, – насмешливо ответил Генри.
– О, ну что вы! Это не займет много времени, – парировала Пенелопа, сузив глаза и зло улыбнувшись, а затем подмигнула ему.
Она прошла через мерцающую зеркалами прихожую, громко цокая каблуками по мрамору и слыша осторожные шаги за спиной.
Кухня была темной, но чистой, с потолка свисали ряды кастрюль и сковородок. Огонь в плите был разожжен, но поблизости не было ни поваров, ни слуг. Пенелопа посмотрела на открытку, потом перевела взгляд на Генри.
– И что же в ней? – спросила она, приподняв бровь.
Генри плотно сжал губы. Когда он подошел ближе, Пенелопа заметила бисеринки пота на его безупречно гладком, холеном загорелом лице и лихорадочный блеск в глубоких темных глазах.
– Я вам нравлюсь, не так ли? – спросил он, игнорируя её вопрос.
В его словах слышалась ирония, но девушке показалось, что он говорит серьезно как никогда. Пенелопа кивнула.
– Думаю, да, – Она затаила дыхание, ожидая, что последует дальше.
– Почему? – Генри смотрел на нее пристально, не отрываясь. Не знай Пенелопа его настолько хорошо, она приняла бы это выражение за задумчивость. Интересно, сколько еще ей ждать? Скоро ли состоится их помолвка? Когда же, когда?
– Почему? – удивленно переспросила она, приподняв брови, и громко рассмеялась, – Да потому что в любви – как и во всем остальном – я выбираю для себя только самое лучшее! Я лучшая из девушек моего круга, а ты, Генри – лучший из мужчин. Самый богатый, самый красивый, – она приблизилась к нему. – Самый яркий, веселый и остроумный. Потому что я хочу, чтобы все смотрели на нас и умирали от зависти, что мы нашли друг друга и что мы идеальная пара. Вот почему.