Вместо того, чтобы беседовать с доктором Фогелем, Вейн стал разглядывать цветы. Здесь были карточки от Марти Куика («Держись, Лисия, я сделал ставку на тебя!»), Рэнди и Натали Брукс, Си Кригера, от режиссеров и кинозвезд многих студий и почти от всех ведущих импресарио, но тех, что он сам регулярно присылал ей, нигде не было видно.
– Как ее состояние, доктор? – спросил он Фогеля.
– Как я уже сказал вам, оно улучшается. Вейн вздохнул. Он невзлюбил доктора Фогеля с первого взгляда, и ничто не могло заставить его изменить свое отношение к нему. Вежливый, как все врачи, доктор Фогель явно винил Роберта в том, что случилось с Фелисией, даже не выслушав его версию происшедшего. К тому же Фогель напоминал Вейну плохого актера, играющего роль психиатра, с нарочитым венским акцентом, о котором он временами забывал, аккуратной фрейдовской бородкой, в ворсистом твидовом костюме с замшевыми заплатками на рукавах. Вейну особенно были отвратительны эти заплатки, потому что костюм был абсолютно новым.
Фогель был высоким, худым, сутулым и имел неприятную привычку сопеть, как будто у него был насморк. Он курил большую вересковую трубку, как у Шерлока Холмса – или, точнее, играл ею: вынимал ее из кармана, постукивал ею о край пепельницы, освобождал от пепла с помощью небольшого серебряного инструмента, похожего на миниатюрные щипцы, чистил ее специальным ершиком – и все это он носил в карманах. Вейн решил, что, случись ему играть врача, он сыграл бы его без бороды, обезоруживающе веселым, с проницательным взглядом, чтобы показать публике, что ему известно, даже о чем думают его пациенты.
Такое упражнение Вейн проделывал постоянно, даже не задумываясь об этом – выискивал у людей мелкие характерные черточки, которые он мог бы использовать в своих ролях, или представлял себе, как бы он сыграл каждого из этих людей. Он был в восторге, обнаружив у Марти Куика, например, множество разных качеств, которые он мог использовать – откровенное коварство, нескрываемое удовольствие, с которым тот манипулировал людьми, природное обаяние, позволявшее ему завоевывать расположение человека, даже предавая его. Вейн не пробыл в обществе Куика и нескольких часов, как уже мысленно создал на его основе Ричарда III: с тяжелыми бровями, длинным кривым носом, с приземистой фигурой борца.
Фелисия единственная понимала, что делал Вейн, когда он внезапно проявлял интерес к какому-нибудь на первый взгляд заурядному незнакомцу на улице. Когда она замечала, как он пристально разглядывает шофера такси или внимательно слушает кого-то из гостей за обедом, она бросала быстрый взгляд в сторону этого человека и шептала: – «Этот подойдет для твоего Фальстафа» или «Он похож на Астрова из «Дяди Вани». Она всегда угадывала, что было у него на уме; иногда – когда она была в хорошем настроении – она даже сама потихоньку указывала ему подходящие модели.
– Посмотри на мужчину с печальными глазами и дерзкими усиками, который сидит справа от меня; у него идеальное лицо для Эдгара из «Пляски смерти».[25] А вон у того, видишь, какой нос. Он подошел бы тебе для Мальволио.
Часто собственное поведение Вейна было скопировано с персонажей, которых он играл, как будто грань, отделявшая игру от реальной жизни, была такой тонкой, что он не знал, по какую сторону в данный момент он находится. Фелисия, однако, знала всегда – потому что в пылу их страстной любви она сумела узнать, каков настоящий Роберт Вейн, которого сам Вейн так тщательно скрывал.
– Значит, улучшается, – повторил он слова врача. – Она чувствует себя счастливой? Как она выглядит? Что она думает обо мне?
– Счастье – состояние относительное, – назидательно заметил доктор Фогель, спрятавшись за облаком табачного дыма. Он издал несколько неприятных пыхтящих звуков, прежде чем раскурить трубку. – Вы должны сначала научиться ходить, а уже потом бегать, верно? Здесь мы можем только заложить базис, – произнес он так, будто говорил по-немецки, – для будущего счастья, а не достичь его. А пока мисс Лайл отдыхает. Ей это идет на пользу тем более, что здесь спиртное исключено. И, конечно, никаких стрессов. Однако и то и другое появится, стоит ей выйти отсюда. Что касается ее внешнего вида, то на мой взгляд она выглядит хорошо. Она красивая женщина, даже без всякой косметики.
– Без косметики?
– Она живет здесь очень просто. Мы, конечно, не практикуем возврат к природе, как вы понимаете, но здесь нет необходимости в косметике и модной одежде. Мисс Лайл много отдыхает, принимает воздушные ванны на балконе, читает. Она ежедневно плавает в бассейне, когда там нет других… гостей. – Он повертел трубку в руке, зажег спичку, подержал ее над трубкой, потом передумал и погасил ее. – Настоящая красота не требует ухищрений, – тоном оракула изрек он.
Вейн попытался представить себе, чтобы Фелисия десять дней обходилась без косметики или услуг парикмахера, и не смог. Гай Дарлинг как-то сказал, что случись Фелисии оказаться на борту «Титаника», она, прежде чем сесть в спасательную шлюпку, долго красилась бы и переодевалась в своей каюте. Если она разгуливает по клинике доктора Фогеля ненакрашенная, значит, она больна гораздо серьезнее, чем он предполагал, с тревогой подумал Вейн.
– Она вспоминает обо мне?
Доктор Фогель пожал плечами как нахохлившийся журавль.
– Постоянно. – Скорбное выражение его лица давало понять, что он слышал о Роберте Вейне гораздо чаще, чем ему хотелось.
– А что именно она обо мне говорит?
– Я не могу вам рассказать. Мисс Лайл – моя пациентка, понимаете? Но здесь несомненно присутствует очень сильное чувство. И я бы сказал, несколько… двойственное.
– О ради Бога, доктор, – воскликнул Вейн, – мы все грешим такой раздвоенностью чувств! Она по-прежнему меня любит? Меня интересует только это! – Он сам удивился, как он решился задать подобный вопрос совершенно чужому человеку.
Доктор Фогель, кажется, совсем не удивился. Он спокойно закурил свою трубку.
– Мой дорогой мистер Вейн, – сказал он, – вопрос вовсе не в этом. – Он пристально посмотрел на Вейна сквозь кольцо дыма. – Я думаю, главный вопрос в другом: любите ли вы ее по-прежнему?
– Что за дурацкий вопрос. Конечно, я люблю ее! – закричал Вейн, и это было правдой. Какие бы разногласия ни существовали между ними, несмотря на разочарование и чувство вины, которые омрачали их счастье в Америке, это было единственным, помимо его таланта, в чем он был абсолютно уверен.
Фогель кивнул, будто ждал от Вейна именно такого ответа.
– Достаточно ли вы ее любите, чтобы отказаться играть с ней вместе?
Вейн уставился на Фогеля, как будто тот сошел с ума.
