— Уяк, издык, — говорю я медленно.
— Это что? — лениво спрашивает Марк.
— Вообще — матюки. Но можно приспособить их для новых арабских названий. Река Уяк впадает в озеро Издык. Скажи, я хорошо придумала? — мне, например, смешно.
— Ничего, — соглашается Марк и идет за коктейлями.
Я выбрала баккарди. Лучше отравиться неизвестно от чего. Романтичнее.
Днем мы спим. А вечером Марк прощается со мной у Британского банка. Я бегу вслед за Лаурой с криками:
— Возьми меня с собой.
Мы мотаемся по лавкам. Отчаянно торгуемся и матюкаем иноземцев. Она ведет меня за духами. Я долго разнюхиваю, а продавец все снижает и снижает цену. Когда цена доходит до десяти долларов, я начинаю сомневаться в их французском происхождении. Но я хочу запомнить запах истомы.
— Араби парфюм? — спрашиваю я.
— Мадам, — у меня в руке оказывается картонная коробочка. Сделано в ОАЭ.
— Заплати, Лаура. Марк отдаст.
Лаура нехотя расстается с деньгами и участливо спрашивает:
— Он твой любовник? Я весело киваю.
— Бедная ты, бедная, — сокрушается она, — я-то своего во как держу.
— Пусть и он ездит, — предлагаю я.
— Отъездился уже. Второй инсульт. Он у меня теперь как Ленин. Только «мама мыла раму» и может. Побежали еще в трусах пороемся. Мне надо с сотню.
Мы бежали, а гордые, одетые в белое арабы пасмурно смотрели нам вслед. Мне расхотелось им нравиться. Достоинства у них на миллион долларов. Что на один меньше, чем у нас с Лаурой.
— А как ты все это понесешь? — интересуюсь я, потому что помогать не собираюсь.
— Бой, — кричит на всю улочку тетка-гигант. Из-за двери выныривает грязный старый мужик. Лаура неторопливо вручает ему сумки и строго наказывает: — «Интерконтиненталь», холл.
Мужик согласно кивает.
— Не боишься? — спрашиваю я. — Не донесет ведь?
— С этим тут строго. Руки отрубают.
Налегке мы возвращаемся домой. Лаура усаживает меня в кресло, расплачивается с посыльным, торгуясь громко минут пять. Потом приносит белые пластмассовые стаканы и стыдливо наливает в них водку из бутылки кока-кола.
— За знакомство.
— Ага, — соглашаюсь я и удивляюсь тому, как быстро пьянею.
Сегодня портье — индус. Он меня не привлекает. Он холодно переживает свою карму.
— Лаура, а тебе негры нравятся?
— Какая все-таки молодежь развратная пошла. Давай еще по одной. А ты знаешь, что от них дети черные родятся? Вот, — она настороженно оглядывается по сторонам и шепчет: — А грузин у меня был. Затейник, — хихикает она и заливается краской.
Мне бы тоже пришлась к лицу стыдливость. Лицо есть. Стыдливости нет. Лауру тоже забрало быстро и крепко.
Марк проносится мимо нас, не замечая. Его взгляд похож на брызги шампанского. Капли оседают на мраморном полу. Жаль, что он ходит в трусах.
— Марк, — кричит Лаура и машет рукой, ее глаза блестят нехорошим морозным светом. Еще рюмка — и песня об этом разольется по всем Эмиратам.
Марк резко оборачивается. Меняет несколько улыбок и подходит к нам:
— Катя, давай пригласим Лауру на мой день рождения. И начнем отмечать его прямо сейчас. Плавно перейдем в тридцатитрехлетие.
— Давай, — соглашаюсь я.
Мне не нравится Марк. Он пышет здоровьем и веселится. Все чрезмерно. Истерика. Знакомо. Пить на брудершафт не будем.
— Не, — Лаура качает головой и телесами. Наверное, уже танцует. — Здесь все до двенадцати. Завтра. Спасибо. — Она пытается подняться и тяжело опускается в кресло.
— Девочки набрались, — констатирует Марк.
Мы провожаем Лауру до номера и прислоняемся у стены в коридоре. Волосы Марка щекочут мне шею. Руки резко сдергивают юбку. Мне некого стесняться. Я обхватываю Марка ногами. Поезд приходит к станции назначения в три качка. Я задыхаюсь. Это выпивка, Лаура и Марк.
— Давай, мы еще не знали, что мы — брат и сестра, — шепчет он, — полюби меня.
— Отдай Лауре десять долларов за духи, — говорю я и опускаюсь на колени.
Марк хватает меня за волосы и поднимает.
— Нет, не так. Полюби меня любовью.
Я недоумеваю. Он больно толкает меня в объятия противоположной стены и уходит. Я поднимаю юбку и злюсь. Вернется со слезами. Пьяный и несчастный. Прости, Не-та-Катя. Научите меня выбирать мужчин. А я со временем привыкну их любить.
Ошибочка вышла. Или вошла. Я лежу на кровати. И руки мои там, где нельзя. Папа обещался еще в детстве отрубить, если еще раз… Зачем меня тогда отдали в медички? Все для здоровья. И это для здоровья. Я лично не переводила часы. Время, уважаемые, время. Теперь такие все. Марк совпадает с половиной первого. Он счастлив. Рецепт его, личный. Не рекомендую. Из этого плаванья возвращаются не все дальнобойщики. Он снова снимает аптекарскую резинку. Ритуал, что ли? Он подбирается к моим ногам, резко дергает их. Теперь я лежу на животе. Марк гладит меня по спине и мурлычет.
— Я Като звонил, — сообщает он.
— Это как раз понятно, — я сильно злюсь, подтягиваю под себя колени и почти не специально бью Марка затылком в лоб.
Нам больно и смешно.
— Ее не было дома. Подождем, — заливается Марк.
— Под дождем? — не слышу я.
— Тут вода только в душе, — Марк тянет меня «принимать ванны».
Сил больше нет. Вялое сопротивление завершается бурным взрывом остатков чувств. Марк, кажется, плачет. Я чувствую слезы пупком. Одна, две, три горячих слезы. И взмах ресниц. Дожили… Пусть кто-нибудь другой скажет ему: «Не надо». Я буду спать.
Еще пара дней — и я привыкну к его ночным крикам: «Не хочу. Ой, мамочка!» Я не мамочка. Водку этой ночью пусть нальет себе сам.
К рассвету он затихает, дышит мерно и глубоко. Я придвигаюсь и укладываюсь ему под живот. Мы встречаем утро, как котята в корзинке.
— С днем рождения, — вежливо говорю я.
— Спасибо, — отвечает он, — завтрак проспали? Есть хочу — умираю.
Я тоже. Вчера мы прогуляли ужин. Я постеснялась признаться Марку. Сегодня праздник. Я умру от обжорства, и тогда мне никогда не придется качать живот. А Игорю Львовичу я позвоню потом. Пусть родина немного подождет.
— Куда пойдем вечером? — с набитым ртом спрашивает Марк. — Здесь наверху полно ресторанов. Ты какую кухню предпочитаешь?
— До сего момента я всегда оценивала кухни по метражу. Нравились большие, — скромно отвечаю я.
— Тогда именины по-французски. Я пошел за добавкой.
Официант-филиппинец проводил Марка взглядом «ну вы и жрете!».
— Черт, молочка забыл, — громко кричит Марк по дороге к столу.
— Я схожу. — Я хочу ему сделать приятное. Пусть уже. Он правда именинник. Я посмотрела паспорт.
