Глава 3
Позвонила Аня и предложила работу — няней к шестилетнему мальчику, который очень необычный, потому что живет на Рублево-Успенском шоссе.
— Александра, соглашайся! Семья богатая. Мальчик — хороший, умный, послушный, к тому же шесть лет — идеальный возраст!
— Ань, так я этим никогда не занималась, и вообще с детьми не очень…
— Хоть попробуй! А вдруг? Тем более деньги приличные.
Да, деньги приличные. Может, и впрямь попробовать?
На всякий случай Саша уточнила у Ани, точно ли никого не подведет, если вдруг поймет через три дня, что не ее занятие, и откажется.
— Аня, я теперь про себя вообще ничего не знаю. Неожиданно, по ходу дела выяснила, что характер у меня гнусный, неуживчивый. Помнишь, была такая бородатая комедия про девушку, которая ни на какой работе не задерживалась по причине того, что брала в голову за всех, ну и заодно из-за скверного характера? Это моя история! На последнем месте работы я проработала, смешно сказать, десять дней!
Аня рассмеялась:
— Да брось, Александра, знала бы ты, сколько я работ сменила! Не понравится — уйдешь!
Ну да… Не понравится — уйдет. В конце концов, крепостное право у нас отменили еще в 1861 году.
На следующий день Саша поехала — гы-ы-ы-ы — на Рублевку.
Глядя на отчий дом подопечного мальчика, она вспомнила анекдот про нового русского, который, оказавшись в Эрмитаже, зевнул от скуки: «Бедненько… Но чисто!»
Дворец в три этажа нескромного обаяния буржуазии и роскоши.
Хозяин дома, папашка мальчика, если представить его, например, альпинистом в социальном и денежном смысле, точно уже взобрался если не на Джомолунгму, то на какой-нибудь хороший Эльбрус и завис на вершине, растерянно озираясь, потому как не знает, чего ему еще в этой жизни хотеть; а спросить то не у кого — люди остались далеко внизу.
Крепенький темноглазый мальчишка оглядел Сашу оценивающе:
— А ты ничего! Блондинка, и сиськи большие, как мне нравится!
Саша поперхнулась и не сразу нашла что ответить.
Потом ребенок честно признался, что нянь у него сменилось множество. Кто сам сбежал, кого уволили. Она поинтересовалась, почему увольняли. Мальчик, мило улыбаясь, сообщил, что по его просьбе.
— Если она мне не нравилась, например, была противная, или страшная, или докапывалась до меня, я просил папу ее уволить.
Сашу он тоже предупредил, на всякий случай:
— Ты не противная, и не страшная, если не будешь докапываться, то сработаемся!
Мамой оказалась женщина системы «девочка», в том смысле, что на женщину никак не тянула — хрупкая, тонкая, волосы до попы, выполненной в весьма изящном исполнении, голосок такой манерный, грассирующий, типа: «Да, я капризулька! Но разве я не могу себе это позволить?!» И упакована женщина-девочка дай бог каждому! В общем, трудно избежать соблазна ей не позавидовать.
Даже Саша, свободная от зависти, подумала: «Во как! И внешность, и семья, и дом на Рублевке! Вот ей в масть кинули!» И так думала целых три дня, пока не увидела отца семейства.
Папашка был маленький, весьма портативного, приблизительно с табуретку, роста, толстый и лысый. Но это бы еще полбеды. Беда в том, что он видел себя двухметровым мускулистым красавцем, хозяином мира, или хотя бы маленького мирка этого дома, и вел себя соответствующе.
Однажды Саша стала свидетелем семейной сцены. Она сразу обратила внимание, как женщина-девочка при виде мужа словно подобралась и встала в стойку, и не без удивления отметила: надо же, дрессированная.
— Где ты была?! Я звонил, а ты не отвечала! — разорался портативный властелин мира.
Девочка потупила красивую головку, поникла, пролепетала что-то в свое оправдание с интонацией холопа, подающему царю челобитную. Угу, ясно, мужичок — «вагон с понтами», а жена, значит, для того, чтобы катить эту лысую тележку с закидонами.
Мужчина, видимо, уловил Сашин удивленный взгляд и спросил:
— А тебе что?
Саша хотела ответить, что она с ним на брудершафт не пила и форма «ты» не приветствуется, но, взглянув на женщину-девочку, промолчала, буркнула: «Ничего», и ушла с мальчиком в детскую.
В воображении Саша нарисовала пасторальную картину, как они с милым мальчуганом станут читать про Незнайку и Чебурашку, придумывать всякие детские спектакли, непременно поедут в зоопарк. В общем, ей привиделось что-то из своего детства, и она не учла, что ее детство закончилось лет двадцать назад и с тех пор у детей другие радости.
Например, такие. В первый же день мальчик протянул Саше жвачку. Она отказалась, мол, спасибо, не люблю. Ну, возьми да возьми! Ну взяла из вежливости, положила в рот под его заинтересованным взглядом, и вдруг… Тьфу! Какая прелесть эта ваша жвачка с перцем! А мальчик заливается, чуть не падает от смеха. Потом он еще поупражнялся в своем изысканном юморе — то подкладывал Саше в сумку кучу пластмассового дерьма, то на стул пластмассовую блевоту. Так и чередовал их неутомимо, пока она не объяснила, что зря старается — подобный юмор на нее не действует. Зато Саша впечатлилась коллекцией игрушек мальчика, под складирование которых было выделено две большие комнаты. Ассортимент магазина «Детский мир» в сравнении с этим изобилием казался убожеством, правда, мальчику Денису оно было безразлично. Про такой архаизм, как плюшевые медведи и зайцы, и речи не было — они сидели на полках совершенными сиротами, но без внимания маленького хозяина оставались даже какие-то фантастические, современные и, видимо, сверхдорогие, модели вертолетов и машин. Любой мальчишка, увидев такое богатство, наверное, ошалел бы от счастья, а Денис разглядывал свою игрушечную империю со скучающим видом. Дело ясное — зажрался парень.
Саша честно пыталась выяснить, что ему интересно. Книжки? Рисование? Музыка? Спорт? Ну хоть что-нибудь, что вызвало бы у него улыбку.
Начала с книжек. Незнайка у них не пошел. Такая же печальная участь постигла Винни Пуха со всеми его друзьями, и, что самое печальное, Сашины любимые сказки про чудесный тандем ежика и медвежонка. Денис слушал первые пять минут, потом демонстративно включил телевизор. Увлечь его рисованием, музыкой, английским тоже не получилось. Парень с вызовом отвечал:
— Мне это неинтересно! Я это ненавижу!
— А что интересно? Чипсы жрать перед телевизором?
— Не докапывайся до меня! — угрюмо попросил Денис.
Итак, она ездила туда уже пять дней, а контакта с ребенком до сих пор не наладила. Решила поговорить с матушкой Дениса, честно спросить, в чем проблема? В ней, потому что она не профессионал, или в ребенке? Мама Дениса сначала вообще не поняла, о какой проблеме идет речь, взглянула высокомерно и гордо произнесла:
— У нас в семье нет проблем.
— Это замечательно. Но вот мальчик…
— А что с мальчиком?
— Его ничего не интересует.
— И что?
Саша растерялась:
— Наверное, это ненормально? Какие-нибудь интересы ведь должны быть?
Мамаша раздраженно повела плечиком:
— Обычный ребенок, да, звезд с неба не хватает, ну так не всем же быть вундеркиндами.
— Может, дело в том, что я не сумела наладить с ним контакт?
Та усмехнулась:
— Да перестаньте! Вы у него пятнадцатая няня по счету. В первой десятке все были как минимум с высшим педагогическим образованием, а то и ученой степенью. А трех гувернанток мы вообще выписали из Англии. Но Денису они не нравились, больше месяца у нас никто не задерживался, и мы махнули рукой. К черту этих теток с дипломами, не в дипломах дело! Вы, Александра, занимайтесь своими обязанностями, а насчет характера Дениса и его интересов — не ваша печаль и забота.
Легко сказать, «не ее печаль», когда мальчонка хамил на каждом шагу, и приходилось сдерживаться от желания заехать ему в ухо. Он, зараза такая, будто постоянно ее испытывал. Например, Саша говорит ему в сотый раз, что пора заниматься, хватит смотреть телевизор, а он отвечает:
