- А сейчас? Как она сейчас?!
- Глеб, сейчас она отходит от наркоза.
- Она в порядке?
Пашка глубоко вздохнул.
- Глеб, у нее больше не может быть детей.
До меня как-то плохо доходил смысл сказанных Пашкой слов.
- Она в порядке?! - повысил я голос.
- Она поправится, - твердо сказал Пашка. - Но детей у нее не будет. Никогда.
Я постарался отбросить от себя мысль о детях. Об этом можно подумать позже. Постарался не думать о нашем погибшем малыше. Сейчас самым главным было здоровье моей женщины.
- Паша, любые врачи, любые лекарства, любые клиники - все, что только нужно для ее здоровья, - начал я.
- В этом даже не сомневайся.
- Я сейчас поеду к ней.
- Нет, - твердо сказал Павел.
- Я поеду, - упрямо повторил я.
- Нет, Глеб. Во- первых, она еще не отошла от наркоза. Во-вторых, тебя не пустят. Поезжай домой, постарайся поспать. Я завтра с утра буду в клинике и тебе позвоню.
Я не стал спорить. Я просто вернулся к клинике и провел всю ночь в машине на парковке. Рано утром приехал Павел. Меня он не заметил, сразу прошел в приемный покой.
Я выдержал двадцать минут и позвонил ему.
- Ты где? - спросил Павел.
- Внизу, в машине.
- Сейчас выйду.
Он вышел минут через пять, подошел ко мне.
- Как Стася?
- Проснулась.
- Как она себя чувствует?
- Физически нормально.
- Как долго она пробудет в больнице?
- Если все будет хорошо, то дня через три ее выпишут.
- Я хочу увидеть свою жену.
- Глеб, - сказал Пашка, - не ходи туда, не надо.
- Она, - медленно подбирая слова, спросил я, - винит меня? Не хочет меня видеть?
Пашка прикурил сигарету, глубоко затянулся.
- Она винит себя, Глеб. И это самое плохое.
- Она что-то сказала?
- Да ничего особенного она не сказала. Только это невооруженным глазом видно, винит она себя.
- Скажи, если бы она была в Москве, ребенка удалось бы сохранить?
- Я не знаю, Глеб. И никто не знает. Медицина не терпит сослагательных наклонений.
- А ты? Ты как считаешь?
- Как врач, я ответил на твой вопрос. А как мужчина, вот что тебе скажу: если бы ты держал свой член в штанах и не гулял налево, она бы не застала тебя с любовницей. Не сбежала бы от тебя на черте-знает-какой остров в жопе мира и не просидела бы там два месяца. Она бы пошла в хорошую клинику в Москве и наблюдалась бы у лучших врачей. Помогло бы это ей? Я не знаю. Возможно, этого ребенка она бы выносить не смогла. Но, возможно, у нее бы осталась надежда забеременеть еще. Скорее всего, осталась бы. Мужчина должен защищать свою женщину, Глеб. Ты не защитил. И теперь она лежит в палате, улыбается как кукла и тихо ненавидит себя. Ты знаешь, что она сказала, когда пришла в себя после наркоза и узнала, что детей у нее больше не будет? Она сказала: "вот все и кончилось"! Так что не ходи к ней, не делай ей еще хуже. И еще. Ты, Самойлов, больше не звони мне. Не о чем нам с тобой разговаривать.
Он развернулся и ушел. Я даже не заметил куда. Стоял, как громом пораженный. Потому что Пашка был прав. Если бы я не был таким мудаком, Стася осталась бы в Москве. Мы бы нашли самого лучшего гинеколога. Он бы наблюдал ее постоянно. И даже если бы с ребенком что-нибудь случилось, медицинскую помощь ей бы оказали вовремя. Из-за меня, моя жена осталась одна. Что она почувствовала, когда узнала о ребенке? Собиралась ли мне сказать? Была ли готова меня простить? Или, наоборот, навсегда вычеркнула меня из своей жизни? А сейчас? Что мне делать сейчас? Наверное, Пашка прав. Нужно дать Стасе время прийти в себя. Хотя бы сегодня. А завтра я приду к ней. И пусть говорит, что хочет. Пусть винит меня. Только бы не себя.
Бессонная ночь давала о себе знать. Поехал домой. По дороге позвонил Зинке.
- Чего тебя нужно? - начала она.
- Зина, ты знаешь, как Стася?
- Нормально. Лежит, видеть никого не хочет.
- Зина, меня к ней вчера не пустили.
- Правильно сделали. И сегодня не пустят. И завтра тоже.
- Почему?
- Глеб, она просила никого к ней не пускать. НИКОГО, понимаешь?
- Но я должен быть с ней!
- Глеб, ты понимаешь, что она сейчас чувствует?! Она ребенка потеряла!
- Она потеряла нашего ребенка, Зина! Именно поэтому я должен быть с ней!
Зинка вздохнула в трубку.
- Глеб, я тебя понимаю. Ты сейчас успокойся и подумай о том, что она не только ребенка потеряла. Она потеряла возможность иметь детей. Вообще. Навсегда.
- Зина, над этом проблемой мы со Стасей подумает позже. И решим ее.
- Нет, Глеб. Это ты так считаешь. А Стася думает по-другому. Это у нее не может быть детей. А у тебя - сколько угодно. Ты ведь ей уже показал однажды, что она не единственная женщина на свете.
Я не нашелся, что ответить, а Зина продолжила:
- И еще. Вспомни-ка, из-за чего она улетела в Малайзию! И ответь на вопрос: почему тебя не было рядом в ней, когда умирал ваш ребенок? Молчишь? Вот и молчи. И не ходи к ней. По крайней мере сейчас.
- Хорошо, - сказал глухо. - У меня только одна просьба: позвони, когда ее выпишут. И пришли счет из клиники, я все оплачу.
- Позвоню, - коротко ответила Зина и дала отбой.
А я доехал до дома и понял, что нет у меня сил думать об этом. Нужно взять паузу. Пусть Стася выйдет из больницы, я поеду к ней. Мы все решим. Мы возьмем суррогатную мать, мы усыновим ребенка, купим, в конце концов. Главное, что бы Стася была здорова. И счастлива. И со мной.
Желание выпить стало таким огромным, что я не стал себя сдерживать. Напился, как сапожник. И на следующий день тоже напился. И еще на следующий день. И, наверное, продолжил бы пить и дальше. Но на третий день моего запоя позвонила Зина и сообщила, что Стасю выписали из больницы, и дала ее новый адрес.
Я ехал к Стасе в полной уверенности, что все еще можно решить, что можно хотя бы постараться зачеркнуть прошлое и попробовать начать сначала. Я был уверен, что смогу ее уговорить. А уговаривать не пришлось. Оказалось, что Стася все уже решила. И когда посадка на рейс Москва - Нью-Йорк была окончена, я сел в машину, чтобы покинуть аэропорт. Только что-то держало меня. Какая-то нелепая надежда на то, что вот сейчас стеклянные двери откроются, и из них выйдет моя жена. И подойдет ко мне. И я посажу ее в машину и повезу домой. И все будет хорошо. Самолет давно улетел, двери открывались с завидной регулярностью, выпуская из здания других пассажиров, а я все сидел и сидел. Потом завел двигатель и медленно поехал к выезду, чувствуя, что безвозвратно потерял что-то важное. Что-то, без чего моя жизнь никогда уже не будет прежней.
Глава 18. Стася
По дороге в клинику я сидела, боясь пошевелиться, судорожно сжимая ноги. Мне казалось, если я их разожму, кровь хлынет из меня потоком. А для меня это была даже не кровь, это была жизнь моего ребёнка.
Пашка притормозил у самых дверей приемного покоя, выскочил из машины и на руках занес меня в больницу.
У неё маточное кровотечение, - закричал громко, - позовите Суслова, я звонил. И каталку скорее.
Меня положили на каталку и повезли в отделение. Пашка шёл рядом, держа меня за руку. По дороге к нам присоединился врач, кажется, тот самый, которого звал Пашка. Меня отвезли в смотровую, сделали узи.
- Станислава Юрьевна, - обратился ко мне врач, - дело в том, что некоторое время назад ваша беременность замерла. Плод перестал развиваться. В таких случаях его удаляют. Поскольку данная процедура не была проведена вовремя, у вас началось воспаление.
Я слушала и никак не могла понять, о каком плоде идёт речь. Потом сообразила. Плод - это наш с Глебом ребёнок. Но что значит «беременность замерла»?
- Что с моим ребенком? Он ... жив?
- Станислава Юрьевна,
- Можно просто Станислава, - перебила я.
-Станислава, мне жаль, но ваш ребенок умер. Нам нужно провести процедуру...
