Но главным якорем оставался… Ванечка… Как ни была Даринка уверена в нем, а все же… Ни от одного из его друзей она так и не смогла добиться судьбы предыдущих пассий Пименова, чтобы иметь хоть какую — то основу для выстраивания перспектив, учитывая неудачный опыт предшественниц. Нет! Даже имён. Все ребята хранили стойкое молчание. И это настораживало! Ванечка вообще данную тему пресекал кардинально — пускался в тяжкие поцелуи, стойко переходящие в постельный угар. Что там была за история, Даринка за год так и не выяснила. Даже Вера Григорьевна от расспросов уходила мастерски. Из чего Горянова сделала неутешительный вывод: в тихом омуте — вода ключевая. Ну не мог же он, в самом деле, достаться ей девственником. Только не с его внешностью, темпераментом и всякой, только с опытом приходящей изобретательностью. Гуру по книжкам не становятся…Нда! Это факт… Поэтому, как он воспримет ее годовое отсутствие (это еще при хорошем раскладе), Даринка предположить не могла. И от этого было более чем грустно.
В животе заурчало. Горянова смиренно придвинула меню, все — таки собираясь что — нибудь съесть. Взор как- то сразу остановился на супчике дня — норвежском, с лососем и сливками. Она вскинула руку, привлекая внимание официанта, и неожиданно натолкнулась на знакомое лицо, сосредоточенно шагавшее из кухни к выходу. Истомин не смотрел в ее сторону, но поворот головы и вскинутая рука рефлекторно привлекли его внимание, выводя из задумчивости. Он остановился, узнавая. Растянул в вежливой приветственной улыбке красивый рот и двинулся навстречу. Горянова, удивительным образом, обрадовалась неожиданной компании и уже предвкушала приятную, не без поддевок беседу. Она ответила Истомину совершенно искренне, растянув рот от уха до уха.
— Госпожа Горянова, — выдал он с придыханием, подходя. Только что не склонился в реверансе.
Хорош, зараза!
— Вы опять здесь? Какими судьбами? — вежливо поинтересовалась Даринка.
— К другу приходил… Позволите? — и он присел напротив, намеренно дождавшись, когда Даринка кивнет в знак согласия.
Вот пижон, блин!
— К другу? — недоуменно переспросила Даринка.
— А что Вас так удивляет? У меня, как у всех смертных, есть друзья…
— Здесь? В этом простом, совершенно обычном кафе?
— Ах! — понимающе усмехнулся он, — по — вашему, здесь для меня слишком мало лоска и роскоши? У вас сложилось превратное мнение обо мне, Даринела Александровна. Неужели я настолько был Вам не интересен, что Вы даже не потрудились поинтересоваться всем перечнем моей собственности и биографией?
— А там есть чем интересоваться? Я имею в виду не собственность, конечно. Намекаете на закопанный между временными страницами страшный компромат, мистер Твистер, бывший министр, мистер Твистер, делец и банкир, владелец заводов, газет, пароходов?
— Ох, как Вы меня приложили! Что — то вроде, но не так круто! — засмеялся он и продолжил с явным интересом. — Кстати, вы молодая девочка — вам не положено цитировать Маршака.
— Папочка грезил советским детством, заставлял учить наизусть, — мгновенно парировала она. — Так, может, все- таки поясните? Как — то не очень вяжется это вполне демократичное кафе с Вами.
Он привстал, снимая с себя невероятный, темно — синий дафлкот и устраиваясь поудобнее.
— А все просто, — одновременно что-то там жестом сигналя официанту, продолжил он. — Это моя первая собственность. Я купил ее с другом, да, тем самым другом, которого сегодня имел счастье посетить, в складчину на свое совершеннолетие, перед самым дефолтом, потратив на это все подаренные папой рубли. Доллары, к счастью, оставил на потом…
— О! Тратили папины капиталы. А производили стойкое впечатление человека, достигшего всего самостоятельно. Теряю наблюдательность! Так вы мажор?
— В наше время был такой уничижительный термин, как «папенькин сынок». Это будет вернее.
— Гордитесь?
— Конечно!
Даринка хмыкнула. Блин! Вот таким он ей нравился. Вот же дрянь! Нашел время!
Что — то такое отразилось у нее на лице, что Истомин, улыбаясь лишь уголками губ, смерил ее очень теплым, каким — то по- настоящему светлым взглядом.
— То есть это, можно сказать, колыбель вашего предпринимательского успеха?
— Это колыбель бесконечной головной боли, безумных долгов, бессонных ночей и первых утаенных у государства доходов.
Горянова рассмеялась:
— Так и вижу где — нибудь на стенах лет через тридцать иконостас с вашими фотографиями и личным автографом и следы от многочисленных помадных поцелуев широкой возбужденной публики: здесь начинал свой бизнес миллиардер всея Руси и прочее, и прочее, и прочее…
Истомин рассмеялся и покачал головой. Но тут принесли даринкин суп, а Истомину подали рыбу с овощами на пару.
— Диета? Фигуру блюдете? — ехидно поинтересовалась она.
— Блюду! — подтвердил Истомин. — Все-таки женщины на мужскую фигуру ведутся ничуть не меньше, чем на деньги, так зачем лишать себя стратегического преимущества? — ответил он, отправляя кусочек ароматного болгарского перца в рот.
— Желаете свалить к своим ногам весь мир?
— Нет! Пока желаю завалить, и не к ногам, вполне определенных особей. И хорошая фигура очень этому способствует.
— Коварный тип!
— А то!
— Правильно, что с самого начала держалась от Вас подальше.
— Это Вы сейчас так оригинально сожалеете?
Горянова шутку оценила и расхохоталась. Но тут зазвонил маршем из «Звездных войн» даринкин телефон и показалась картинка с Дартом Вейдером.
Так как девушка ела суп, она положила телефон перед собой и нажала громкую связь.
— Горянова! — зарычал в трубку Савелов. — Ты где шляешься, поганка?
— Как где, шеф? Заедаю стресс! У меня обеденный перерыв вообще — то!
На том конце зашипели:
— Твой обеденный перерыв закончился десять минут назад! Шагай, у меня созрело дополнение к утреннему разговору. Так что быстро ножки передвигай!
— Ничего себя заявочки! Дополнение у него возникло! Хорошо не твердый шанкр! — продолжая уплетать супчик, возмущалась Горянова. — А кто оторвал полчаса моего наиличнейшего времени, чтобы принести мне пренеприятное известие? А? Так что поем- и вся ваша, а до этого — ни-ни! И прекратите мне аппетит портить, а то у моего не привыкшего к такому общению сотрАпезника будет несварение.
— Ой! Опять трындишь, Горянова! У тебя из сотрАпезников только Завирко. А она умотала на склад. Так что сидишь ты там в благородном одиночестве и фигней страдаешь, серая шейка моя: улетать или не улетать, вот в чем вопрос.
Но Горянова не стала дослушивать новую, оригинальную версию монолога Гамлета и уже отключила телефон. Совсем.
— Портит весь аппетит, — пояснила она удивленному Истомину.
— Вы так всегда разговариваете с начальством?
— Нет! Эта вежливая форма приберегается мной исключительно для общественных мест. В личном общении у нас преобладают все оттенки великолепной нецензурной брани.
— Оригинально!
— Хотите и с Вами тоже буду так общаться?
— Нет! — засмеялся он. — Предпочитаю старую добрую классику. Для нервов, знаете ли, полезно. А о чем Роман Владимирович с Вами говорил, если не секрет? Что это за пренеприятное с вашей точки зрения известие? — поинтересовался Истомин, разрезая рыбу на мелкие кусочки и отправляя в рот.
— А? Это? Да повышают меня, с обязательной ссылкой в Воронеж.
— Надолго?
— Пока вроде на год. А там, кто его знает? Да я еще не согласилась! Думаю!
— Большой проект?
— Огромный! И я — главная! Представитель заказчика с неограниченными полномочиями.
Истомин присвистнул:
— Кто так доверяет?
— Самвел Тимурович.
— Серьезный человек! Он абы с кем не работает. Это признание, Даринела Александровна, посильнее потанинского гранта! И если вам интересно мое мнение, то надо однозначно ехать!
— Не все так просто…
Он оторвался от еды и снова очень внимательно посмотрел на нее:
— Боитесь оставить своего мальчика одного? — понимающе свел брови Истомин. — О, женщины!
