Кафе открыто круглосуточно. Пожилая женщина, которая выглядит усталой и скучающей, она глядит на меня, когда я вхожу.
‒ Чем могу помочь?
‒ У вас есть телефон, которым я могу воспользоваться?
Пустой взгляд.
‒ У тебя неприятности?
‒ Мне нужно позвонить кое-кому. Это важно. Никаких проблем с законом.
Женщина вновь моргает глядя на меня, а потом достает из кармана своего фартука мобильный телефон и вручает мне. Обычный телефон-раскладушка. И я набираю номер 212-555-3233.
Сонный, красивый, солнечный голос:
‒ Привет? Кто это?
‒ Это... это я.
‒ Икс?
‒ Да.
‒ Где ты?
Я бросаю взгляд на женщину.
‒ Где мы находимся? Как называется это место?
Женщина жестом указывает на меню на прилавке передо мной. Я читаю название кафе и адрес.
‒ Я буду через десять минут, ‒ говорит Логан. ‒ Оставайся там, хорошо?
Он приезжает менее чем за десять минут, на нем черная майка и шорты цвета хаки. Все руки, от локтей до плеча, покрыты татуировками, а на ногах надеты вьетнамки.
‒ Икс, ты в порядке?
Я качаю головой.
‒ У меня столько вопросов.
Я отчаянно хочу прильнуть к нему, но боюсь, что если сделаю это, то никогда не смогу отпустить. ‒ Я не знаю... расскажи мне хоть что-нибудь. Я не знаю, что мне делать.
Логан смотрит по сторонам, после чего его взгляд падает на меню, и он садится за столик. Я сажусь напротив него. Он смотрит на женщину.
‒ Можно нам два кофе, пожалуйста.
Подвигает ко мне меню.
‒ Голодна?
Я киваю и начинаю рассматривать двусторонние ламинированные страницы. Наконец решаюсь на бельгийские вафли и бекон. Я их никогда не пробовала, но это звучит здорово. После того, как нам приносят еду, мы несколько минут молча поглощаем пищу. Вафли настолько вкусные, что я ни на минуту не хочу отрываться от трапезы.
Когда мы заканчиваем с едой, Логан огромными руками берет маленькую чашечку с черным кофе. Вздыхает.
‒ Итак, какие у тебя ко мне вопросы?
‒ Как ты сумел разузнать имя?
‒ Имя? ‒ Он приподнимает бровь. ‒ Не «мое имя», а просто «имя»?
‒ А оно мое?
‒ Ты мне не веришь? ‒ Его это явно задело.
Я хочу быть разумной, но это сложно.
‒ Верю. Хочу верить, по крайней мере. Но могу ли я? Стоит ли мне? Это может быть любое имя. Откуда мне знать, что оно именно мое?
Он понимающе кивает.
‒ Ты права, ‒ произносит он. ‒ Ты говорила, что тебе причинили боль шесть лет назад, и что у тебя была полная потеря памяти. Ты не сказала, в какой больнице была, поэтому я начал копать глубже. Стал искать всех неизвестных пациентов, которые были в коме по всему Нью-Йорку. Подключил пару источников, друзей, которые знают, кого спросить о таких вещах. Шесть лет назад были тысячи несчастных случаев, после которых жертвы впадали в кому. Однако все эти тысячи были опознаны, все, кто шесть лет назад были в коме. Большинство пришли в себя через несколько часов или дней после происшествия, к большинству полностью вернулась память, в то время как некоторые лишь частично смогли восстановить воспоминания.
‒ Ты о чем? ‒ Мне становится дурно.
‒ Ты знаешь, как долго пробыла в коме?
Я начинаю вспоминать. Когда я очнулась, то была словно в прострации. Я пришла в себя, но как бы не полностью. Долгое время я не могла сосредоточиться и зрение было размытым. А потом долгое время даже не понимала, о чем меня спрашивают, и не могла ответить. Я не говорила. Врачи даже не были уверены, была ли это психологическая или же когнитивная проблема. Но Калеб проводил со мной много времени, и я, наконец, стала разговаривать. Я подражала его речи, стала выказывать признаки понимания происходящего. Но я не знала, не помнила, как долго пробыла в коме. Все, что я знала о произошедшем, мне рассказал Калеб. Мои реальные воспоминания о том времени, что я пришла в себя, были довольно расплывчаты.
Я качаю головой.
‒ Я... Я не знаю, нет. Я... Калеб никогда мне не рассказывал. А я никогда и не думала спрашивать.
Он кивает.
‒ Но ни один человек, который был в коме, о котором мне удалось разузнать, не подходил под твое описание, ни физически, ни симптоматикой болезни.
Еще один глоток кофе.
‒ Тогда я вновь начал искать. Год за годом я просматривал материалы пациентов, которые впали в кому и так и не были опознаны. Так называемые «Джейн Доу». Я переговорил с сотнями врачей и медсестер, но никому ничего не было известно.
‒ Ты все это проделал? Все эти поиски?
Он пожимает плечами.
‒ Я же обещал, что найду доказательства. Я до сих пор над этим работаю, но это требует времени. Может мне продать бизнес и стать частным сыщиком, как думаешь? Кажется, у меня талант к этому. ‒ Взмах рукой. ‒ Так вот, ближе к сути. Каждую свободную минутку, каждый час, когда, как предполагалось, я должен был спать, я искал информацию о тебе. Я прошуршал три года, прежде чем отыскал хоть какую-то информацию о тебе.
Он делает паузу, и я не знаю почему. Я в замешательстве, меня одолевает любопытство и чувство страха.
‒ И? Что ты узнал?
‒ В две тысячи шестом году здесь произошла автокатастрофа. Трое пассажиров. Мать, отец и девочка-подросток.
‒ Автомобильная авария? ‒ Я тяжело сглатываю. ‒ В две тысячи шестом году? Девять лет назад?
Он кивает. Голос спокойный, нерешительный.
‒ Детали отрывисты. Мать и отец погибли мгновенно. Юная дочка сидела на заднем сидении, и ей как-то удалось выжить. Ее доставили в больницу, но, опять-таки, подробности, как именно это произошло, весьма туманны. Я разговаривал с медсестрой, которая той ночью работала в скорой помощи, и единственное, что она помнит: поступил звонок о том, что шестнадцатилетняя девушка с тяжелой черепно-мозговой травмой и что она без сознания. Это все, что ей было известно. Она была там. Им удалось спасти ей жизнь, но та так и не пришла в сознание, и ее перевели на другой этаж. После этого медсестра ничего о тебе не слышала, потому что... черт, через медсестер скорой помощи в Манхеттене проходят сотни пациентов каждый день. Они не могут уследить за каждым, понимаешь?
‒ Автокатастрофа? ‒ У меня кружится голова. ‒ Не ограбление?
