Он чуть склоняется ко мне, и всматривается в мои глаза.
Умный, проницательный взгляд завораживает. Тем более, что в вечерней тьме, испещрённой огнями московских фонарей, красивые карие глаза будто переливаются бликами.
Отворачиваюсь. Ещё не хватало, чтобы он увидел, что практически довёл меня до слёз.
По Москве-реке во тьме медленно проплывает яркий речной трамвай. С палубы едва слышно звучит приятная танцевальная музыка. Огни на судне из-за того, что веки полнятся слезами, кажутся мне размытыми. Как и огни фонарей на набережной.
Торопливо смахиваю кончиками пальцев слёзы с мокрых ресниц.
— Олесь…
Голос низкий, глухо-рычащий, а интонации тёплые. Едва ли не нежные. Дикое какое-то сочетание…
Ощутив лёгкое прикосновение пальцев к плечу, я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
Близость Льва, внимательный взгляд бликующих тёмно-карих глаз, приоткрые красивые губы…. Плохо понимаю саму себя сейчас… Почему меня гипнотизирует это? Мне понравилось целоваться с ним? Я хочу повторить?…
Понимаю, что если он попытается снова поцеловать меня, а, похоже, что всё к этому и идёт, я вновь не смогу устоять.
И испугавшись этого, паникую.
Куснув губу, срываюсь с места и, юркнув в сторону, отчаянно пытаюсь проскочить мимо Льва.
Не тут-то было…
Он без труда ловит меня, и схватив за талию, поднимает вверх. Взлетаю в воздух, как ракета! Дыхание перехватывает, сердце ухает куда-то вниз, и с распахнутыми от ужаса глазами я оказываюсь на высоте метров двух с половиной! Поднырнув под мою попу, Лев, сгибая выпрямленные и поднятые вверх руки, врезается головой между моими бёдрами, и буквально насаживает меня на свою шею.
Едва почувствовав под попой опору, я панически вцепляюсь пальцами левой руки за край пиджака на мощном плече, пальцами правой пытаюсь схватиться за волосы, но они короткие, и в панике я хватаю Льва за лицо. От охватившего меня ужаса едва не ору…
И орала бы, если б могла сейчас хоть звук могла из себя вымолвить…
— Эй-эй! Полегче! — смеясь, тихо рычит Лев. — Пальцами в глаза-то не тычь! Да, йопт! Ну, Олесь! Да не паникуй ты, я ж тебя держу! Чего ты суетишься-то там?
Да, держит! За бёдра ладонями! Но я же назад могу опрокинуться! Вжимаясь в его голову грудью и подбородком, отчаянно обвиваю руками его шею. Глаза зажмурены, в ушах — барабаном грохочет сердце.
— Олесь, ну расслабься ты, ё-моё… — верча головой, отчего меня побалтывает из стороны в сторону, ворчит Лев. — Я ж не вижу ни хрена. Да убери ты ладони с моего лица… Бляха-муха, ну пальцы хотя бы раздвинь! И не души меня, пожалуйста…
Потихонечко, ужасно мандражируя, чуть выпрямляюсь. Бешено колотится сердце. Дрожащими руками держу Льва за голову. Под попой — его загривок, даже сквозь джинсы тепло его тела чувствую. Под ладонями — прохладные уши, под кончиками пальцев — колкая щетина.
Замерев, я едва дышу.
Лев же, как ни в чём ни бывало, со мной на шее невозмутимо устремляется в сторону ресторана. Барсетка, висящая на его запястье, принимается, качаясь, то и дело похлопывать меня по правому бедру.
— Поставьте меня, пожалуйста… — дрожа и пригибаясь к голове Льва, шепчу я. — Я… я… высоты боюсь… Честно… Очень…
— Не бойся, я тебя не уроню, — продолжая идти, заверяет он. — Слово даю. Расслабься.
Расслабишься тут! Высота на уровне глаз — больше двух метров!!! Моя нормальная — полтора! К тому же у Льва ещё походняк уличной шпаны, и меня из-за этого то в одну сторону качает, то в другую!
Всё так же держа меня ладонями за бёдра, Лев подходит к длинной деревянной лестнице с широкими и низкими ступенями и принимается подниматься по ней к ресторану вверху насыпи.
Ладонями держусь за голову везущего меня мужчины. Чувствую мягкость волос под пальцами… Надо же… Думала, они жёстче… А у него волосы мягкие, как у кота… Надо же…
— Лучший способ раздвинуть женщине ноги, — ухмыляется Лев, — это посадить её себе на шею. Так что будем считать, что наше общение наконец-то пошло в правильном направлении.
Покачиваясь, в ужасе посматриваю по сторонам. Вниз стараюсь не смотреть.
— П… - сглатываю, — п…поставьте меня…
— Не, — чуть мотнув головой, заявляет он, — ты наказана. Вопила, обзывалась, вредничала, — он чуть задирает голову и я, качнувшись вбок и вцепившись ещё сильнее в его шею, мельком вижу его улыбку, — в общем, плохо себя вела.
Лестница петляет и Лев, поднимаясь по ней, то и дело, чуть наклоняется вперёд. Чувствую себя наездницей, пытающейся усидеть на огромном диком животном, которое с какого-то фига мерно вышагивает вверх по лестнице.
ка. Слева и справа — газон и клумбы. Ну, а под ногами — деревянные ступени.
— На лестницу меня поставьте!
— На лестницу — нельзя, — чуть качает головой он, и при этом продолжает переть вперёд, как танк. — Видишь, вон знак, — он кивает в сторону, и я в ужасе вцепляюсь пальцами в его уши. — Парковка запрещена. Ты машину водить умеешь?
— Ле-ев… — только и могу, что простонать я.
— Согласен, — кивает он, отчего я киваю всем телом вместе с его головой, и едва не писаюсь со страху. — Лев. Так меня и зовут. Это ты верно подметила. Правда, обычно моё имя произносят с другими интонациями. Не с такими жалобными.
— Лев, ну пожа-алуйста… Ле-е-ев….
— Тридцать два года уже Лев. Ну, то есть как… Сначал я был Лёвушка. Чтоб ты знала. Потом Львяка, это когда в школу уже пошёл. Мама меня так называла. Львякой. Прикинь? Потом Левка и Лёва — так меня друзья и приятели звали. Потом в старших классах я стал Лайном. Погоняло такое было, с улицы пришло. И вот только в универе, я впервые стал именно Львом. Причём, спустя уже несколько лет — Львом Санычем. Ну, а ты, девочка, как я понимаю — Олесенька. Всё верно?
Я уже отчаялась сопротивляться. Сложив на его голове руки, и уткнувшись в них подбородком, понуро еду, слушая всю эту ерунду.
— Видела мультик "Маша и Медведь"? — тем временем весело продолжает Лев. — Вот мы с тобой можем снять фильм "Олесенька и Лев". Про то, как Олесенька вредничает, вопит, капризничает, потому что считает Льва невоспитанным. Зато целуется так, что он прям уже задумался — а не повоспитываться ли ему немножко Олесенькой, воображающей себя Мальвиной? В общем,
