— Ты никогда не сможешь все это съесть, — говорит он то, что я и так знаю.
С того дня, как я вернулась в дом, люди стали стекаться с едой со всей округи. Я и понятия не имела, что мама знакома со столькими жителями, и мне было интересно, знают ли они, что сейчас здесь лишь я.
— Знаешь, она никогда не говорила о Кордове, — шепчу, глядя в мыльную воду.
— Прости? — спрашивает Бен, передвигая что-то на столе, чтобы поставить тарелку.
— Она никогда о ней не говорила. Сначала, после отъезда из дома, я спрашивала, как там дела, и она немного мне рассказывала о том, кто чем занимается, но потом эти подробности сошли на нет. Через какое-то время мама заговаривала о здешних жителях только когда забывалась и невзначай упоминала о ком-то.
— Правда? — спрашивает Бен, оглядываясь на меня через плечо.
— Я не понимала, почему она не хочет об этом говорить, а спрашивать боялась, потому что думала, здесь кроется нечто важное, чем она не хочет делиться, например, у нее появился парень или что-то в этом роде. — Или то, что Остин женился и завел детей.
— Может, она не хотела, чтобы ты скучала.
— Да, возможно, — соглашаюсь, убирая вымытую посуду, и шепчу: — Жаль, что я не вернулась много лет назад, вместо того чтобы так бояться встретиться с этим городом и людьми. Мне много о чем жаль.
Чувствую, как сжимается горло, потом ощущаю рядом Бена и его руку, обнимающую меня за плечи.
— Мне кажется, все родители убеждены, что знают, что лучше для их детей, даже если это не так, даже когда они позволяют собственным страхам руководить своими мыслями.
— Чего она могла бояться?
— Не имею понятия, Лея, — тихо говорит он, прежде чем поцеловать меня в висок и отойти. — Знаешь, я действительно рад, что ты остаешься в городе.
— На сегодняшний день мой план — остаться в городе, — говорю, наблюдая, как он в замешательстве морщит лоб.
— Что это значит?
— Я не знаю, чего ждать от будущего, — шепчу, не называя истинной причины, по которой однажды уеду, и это случится в тот день, когда Остин скажет, что собирается начать жизнь с другой. Я знаю, что при таком раскладе не смогу здесь жить.
— Ты ведь не оставишь Остина снова, как в прошлый раз?
— Конечно, нет. — Когда я уйду, Остин будет счастлив и продолжит жить своей жизнью, и я сделаю то же самое. Каким-то образом.
— Черт, — бормочет он.
— А что, если завтра я устрою здесь небольшую вечеринку? — меняю я тему. — Так бы я частично избавилась от всей этой еды, и, возможно, в то же время это бы стало для людей некоторого рода завершающим этапом.
Его глаза сужаются, но я отворачиваюсь, краем глаза замечая в дверях кухни Ронду.
— Отличная мысль, — мягко говорит она. — Я сделаю несколько телефонных звонков и все устрою.
— Хорошо, — соглашаюсь, глядя, как она поворачивается и уходит.
— Я позвоню Остину и сообщу о том, что намечается, — говорит Бен.
Я улыбаюсь ему, затем подхожу к столу, выдвигаю один из стульев и сажусь, чувствуя себя измученной. За последние несколько дней мне так и не удалось ни разу нормально поспать. Каждый раз, закрывая глаза, мой разум, как заезженная пластинка, снова и снова прокручивал последний вздох мамы. Я хочу спросить Кита, может ли он прописать что-нибудь, что помогло бы мне, но в то же время мне ненавистна сама мысль о том, чтобы накачаться наркотиками.
— Цепочка телефонных звонков запущена. Я сказала, чтобы народ подтягивался к пяти и ничего с собой не приносил, — говорит Ронда, садясь напротив. — У тебя усталый вид. — Она внимательно меня изучает.
— Я почти не спала. — Пожимаю плечами, беру с тарелки печенье, разламываю его пополам и откусываю. — Каждый раз, когда ложусь, меня одолевают мысли.
— Хочешь, узнаю у Кита, выпишет ли он тебе рецепт?
— Рецепт на что? — прерывает нас низкий голос.
Перевожу взгляд с Ронды на Остина, который стоит в дверях вместе с Беном. В момент, когда наши глаза встречаются, что-то во мне раскрывается. Я не видела его с тех пор, как он привез меня домой из больницы и убедился, что я в порядке. Все последние сутки мне его не хватало, просто до сих пор я не понимала, насколько сильно.
— Она не может спать, — услужливо подсказывает Ронда, и он хмурит брови.
— А лекарство поможет? — спрашивает он, шагнув ко мне, но тут же останавливается и сжимает кулаки.
Мой взгляд задерживается на его кулаках, и я чувствую, как хмурюсь.
— Не знаю, — бормочу я.
— Лея, тебе нужно поспать, — мягко говорит он, и мой взгляд перемещается от его кулаков вверх, встречаясь с глазами.
— Я понимаю.
И я, правда, это понимаю, но мне не удастся, не сейчас. Надеюсь, через несколько дней, когда все уляжется, я, наконец, смогу лежать в темноте и не слышать ее.
— У тебя есть телефон Кита? — спрашивает он Ронду, и его взгляд падает на печенье в моей руке. — Ты ела нормальную еду?
Я сужаю глаза и чуть распрямляю плечи.
— Ела, и мне не нужны таблетки. — Я отворачиваюсь от него и смотрю на Ронду. — Тебе не нужно звонить Киту.
— Ты должна поспать, — рычит Остин, и я поворачиваю голову в его сторону.
— Знаю, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
— И ты должна поесть.
Я понимаю, что он обеспокоен, но сейчас это выводит меня из себя.
— Я ела, и если почувствую, что не смогу уснуть, позвоню Киту и поговорю с ним о рецепте.
— Лея, — вздыхает он, проводя рукой по бороде, и, видя в его глазах усталость, меня охватывает чувство вины, интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он сам спал.
— Я знаю, что вы все обо мне волнуетесь, — я понижаю тон и смотрю на стол, полный еды. — На это уйдет некоторое время, но обещаю, что буду в порядке.
Так и будет. Нелегко и не сразу, но я начну жить дальше и преодолею эту боль. Я должна, иначе не выдержу.
— Лея, это нормально. В горе не существует правил, — говорит Ронда, вставая со стула и подходя ко мне, ее тонкие руки обвиваются вокруг меня. Я опять киваю, затем смотрю на Остина, когда тот подходит ко мне и проводит пальцем по моей щеке, вызывая прилив эмоций.
— Будет легче, — говорит он, но я не уверена, имеет ли он в виду смерть мамы или то, что я чувствую рядом с ним, но надеюсь, что он прав по обоим пунктам.
***
Прокрадываюсь через заднюю дверь и сажусь на ступеньки, набирая в легкие столь необходимый кислород. Клянусь, в мамином доме сейчас весь город. Я знаю, что сама предложила устроить поминки, но понятия не имела, сколько людей придет. Мне следовало лучше подумать. Находиться рядом с таким количеством людей, улыбаться и принимать соболезнования — нелегко, особенно когда каждый раз, думая или говоря о ней, мне хочется плакать.
— Я искал тебя, — говорит Остин, выходя из задней двери и тихо закрывая ее за собой.
После того, как вчера Ронда и Бен уехали, Остин остался со мной, и мы сидели на диване и смотрели телевизор, пока я не заснула, затем он помог мне лечь и ушел. После его ухода я долго лежала в постели, глядя в потолок, не в силах снова заснуть.
— Мне просто понадобилась минутка, — говорю, подвинувшись на ступеньке, чтобы он мог спуститься, но вместо того, чтобы пройти мимо, он садится рядом со мной, а затем обнимает за плечи, бормоча:
— С тобой все будет в порядке?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, понимая, как он близко, настолько, что вижу в его красивых чертах беспокойство.
— Да, — я опускаю голову, не желая, чтобы он увидел набежавшие слезы. — Потребуется некоторое время, и знаю, это может прозвучать ужасно, но я рада, что мама умерла. Я ненавидела саму мысль о том, что ей больно. И не хотела, чтобы она страдала.
Смаргиваю слезы, изучая нитку на подоле свитера.
— Понимаю, это нелегко, но если тебе нужно плечо, чтобы поплакать, если вообще что-нибудь нужно — Бен, Ронда и я рядом.
— Знаю, — соглашаюсь я, откидывая голову назад, и наши взгляды встречаются. Если бы у меня был шанс, я могла бы затеряться в его глазах на несколько часов.
