разъяренным лицом он тычет в меня пальцем. — Ты не мыслишь здраво. Думаешь своим членом, а не головой.
Он неправ, здесь гораздо больше, но как мне объяснить то желание защитить ее, которое я испытываю по отношению к ней, когда я даже сам не могу его понять?
— Нах*й все это, мне нужно покурить.
Он вскакивает со стула, опрокидывая его на пол, и выбегает через заднюю дверь, но не раньше, чем я во второй раз вижу в его глазах страх, и чувство вины угрожает поглотить меня целиком.
— Я займусь им. — Джастис встает и следует за ним во мрак теней; где мы с братом блуждали снова и снова.
Под грузом сожаления опускаю голову на руки.
Отец сильно и уверенно сжимает мое плечо.
— Ты поступаешь правильно, сынок. Я горжусь тобой за то, что ты заботишься об этой девочке.
Поворачиваю голову, встречаясь с его мудрым взглядом, в котором, кажется, всегда есть ответы на все вопросы.
— Они не понимают. Не могут. Не они нашли ее в таком состоянии. Не они видели, что с ней сделали. Я нужен ей, папа. Я не могу повернуться к ней спиной.
— Конечно, не можешь. — Он разворачивается ко мне на стуле. — Послушай, твой брат боится перемен, и в последнее время в нашей семье их было много. Ему потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть, но с ним все будет в порядке. Он сильнее, чем вы с Джастисом думаете. И всегда таким был.
Я не так уверен в этом, но он не знает, чем мы занимаемся, не знает демонов, которые скрываются в душе брата, с чем мы с Джастисом всегда боролись бок о бок с ним. Когда мы трое вместе, он меньше боится. Если он потеряет это, не уверен, что с ним случится.
— Все получится, вот увидишь, — уверенно добавляет он. — Сейчас, твоя забота — быть рядом с этой девушкой, а я позабочусь обо всех остальных.
Что он всегда и делал. Заботился о нас, даже когда мы не облегчали ему задачу. Он не должен был любить нас, но любил. Незнакомец, человек, не связанный с нами кровными узами, не говоря уже о разном цвете кожи, но он любил нас больше, чем кто-либо. Больше, чем наша собственная плоть и кровь.
Я вглядываюсь в него, задаваясь одним вопросом.
— Могу я кое о чем тебя спросить?
— Конечно, — отвечает он без колебаний.
— Почему ты это сделал?
По его лицу скользит замешательство, прежде чем я быстро уточняю.
— Почему много лет назад взял нас к себе?
От тяжести вопроса он откидывается на спинку стула, выражение его лица проясняется.
— Мы никому не были нужны. Даже собственным родителям. Черт, моя мать выбросила меня в гребаный мусорный бак и оставила там гнить. — Эти слова вызывают у меня горький смех, на языке появляется кислый привкус, в груди поселяется боль, которую я всегда буду носить с собой, несмотря на то, что никогда даже не знал эту женщину. — Но ты приютил нас. Почему?
Темные глаза, всегда полные понимания, смотрят на меня с выражением любви, которой я не знал до него.
— Ну, знаешь, как говорят, мусор одного человека — сокровище другого.
Его слова врезаются в грудь, как кувалда, перехватывая горло. Стиснув челюсть, борюсь с нахлынувшими эмоциями.
Отец сжимает мою шею сзади, заставляя признать то, что главенствует в его глазах.
— Послушай меня, сынок. Кровь ничего не значит, но любовь, любовь значит все, и любить вас, мальчики, — это самое легкое, что я когда-либо делал. Вы всегда должны были быть моими, Брэкстен, и ничто этого не изменит. Ты слышишь?
Я киваю, потому что в данный момент не могу произнести ни слова. Позволяю отцу нарисовать мне картину в перспективе. Напомнить, что вся пережитая нами боль, была ради чего-то. Точнее, ради всего. Ради семьи, в которой мне было отказано при рождении.
— Иди сюда. — Он тянет меня со стула и заключает в крепкие объятия. — Я люблю тебя, сынок.
— Я тоже тебя люблю, папа.
Он хлопает меня по спине и отстраняется.
— А теперь выметайся отсюда. Иди, позаботься о девушке. Увидимся утром.
Я выхожу через парадную дверь, отказываясь попрощаться с братьями. О них я побеспокоюсь завтра. Я и так достаточно долго заставил Алису ждать.
Направляясь в темноте к дому, мои мысли и эмоции переполнены последствиями того, что только что произошло на кухне. Со всеми оставшимися без ответа вопросами, когда речь заходит об Алисе, и этим новым разрывом между мной и братом, я не уверен, что делать дальше или как все исправить для всех нас. Но я точно знаю, что найду способ, и никогда не повернусь спиной ни к одному из них.
Смятение быстро проходит, когда я подхожу к дому и вижу Алису, сидящую в кресле-качалке, она склонила голову и читает книгу, открытую у нее на коленях.
Свет на крыльце озаряет ее сиянием, делая похожей на потерянную, одинокую девушку, какой я ее знаю. Чего не видят мои братья.
Она так поглощена книгой, что не слышит моего приближения. Нет, пока мой ботинок не приземляется на первую ступеньку, и дерево не скрипит под моим весом.
Она вскидывает голову.
— Брэкстен. — Мое имя слетает с ее губ мягко и испуганно. — Ты меня напугал. Я не слышала, как ты подошел.
— Прости. Не хотел прерывать. Ты выглядела увлеченной историей.
Она заправляет выбившуюся светлую прядь за ухо.
— Да, видимо, так и есть.
Я сажусь на кресло напротив нее.
— Что читаешь?
Она поднимает книгу, показывая обложку «Алисы в Стране Чудес».
— Ханна дала ее мне, — говорит она застенчиво. — Подумала, что мне, возможно, захочется прочитать.
Учитывая, что у вымышленной девушки длинные светлые волосы, ярко-голубые глаза и даже такое же имя, я могу понять, почему моя племянница выбрала эту книгу. Даже сюжет сказки довольно уместен, учитывая, в какой е*анутой Стране Чудес она очутилась.
— Тебе нравится?
— Очень. Именно то, что мне было нужно этим вечером.
— Моя племянница также умная. Это ей досталось от меня, — говорю я, выдавив улыбку.
С ее губ срывается тихий смешок, и этот невероятный звук проникает мне в сердце.
— Так и есть, и она очень добрая. Как и вся твоя семья.
— Н-да, они ничего, — шучу я.
Сверкающие голубые глаза не отрываются от моих, когда она откидывает голову на спинку кресла-качалки.
— Какова твоя история, Брэкстен Крид?
Когда с ее губ слетает мое полное имя, мой член встает по стойке смирно. Нежно и спокойно, невинно и с придыханием, как бы она
