постараюсь, – обещаю я и после коротких прощаний, прерываю звонок.
Смотрю на Федю. Ловлю в его взгляде вопрос. Улыбаюсь.
Как же я соскучилась! Как же мне легко сейчас от того, что вижу его так близко!
– Врать нехорошо, – говорит он. А я вижу его улыбку. Самую настоящую. Чуть кривоватую из-за шрама. Но эта улыбка адресована мне.
– Нехорошо лезть в мою жизнь и решать, что и как будет лучше за меня, – фыркаю я, и реальность догоняет меня: – Федя, это правда ты?
Почти шесть чертовых и тоскливых месяцев нет. Не существует. Есть Белый. Только он, его обжигающие черные глаза. Полуулыбка. Крепкие руки. Широкие плечи, которые нестерпимо хочу обнять.
– Я, – кивает он.
Я резко закрываю лицо ладонями. Не верю в происходящее. Прокручиваю в голове сотни сценариев нашего с ним разговора. Ни один не подходит. Все не то. Не так.
– Если нужно, я отвезу..., – заговаривает он. Чувствую, как матрас перестает прогибаться под весом мужского тела.
– Нет! Стой! – вскрикиваю я, открываю лицо, не могу сдержать слез, умоляю взглядом, жестами, словами: – Не уходи! Не оставляй меня!
Меня сносит ураганом. Крепкие жадные руки стискивают плечи. Вскидывают меня так, что я теперь сижу на мужских коленях, прижатая к огромному торсу.
Пальцами цепляюсь за одежду Белого. Щекой вжимаюсь в широкую грудь.
Шепчу что-то бессвязное. Какой-то бред. Но молчать не могу.
Чувствую, как дрожит от напряжения его спина. Как рвано он дышит в мою макушку.
Его руки гладят мой затылок, плечи, комкают ткань моей рубашки.
Не могу ничего поделать с собой. Рыдаю. Громко. Навзрыд.
Скольжу ладонями выше, обхватываю крепкую шею, затылок. Щеку колит щетина.
– Федя... Феденька! – рвано шепчу, всхлипываю.
Короткие жадные поцелуи покрывают мое лицо. Мои губы не хотят слушаться. Не могут остановиться. Вожу ими по смуглой коже, куда могу дотянуться.
Замираю. И он тоже.
Федя тяжело дышит. Сжигает меня взглядом. И я смотрю в его глаза.
Наш первый поцелуй со вкусом моих слез. Твердые губы осторожно касаются моих. Раздвигают их. Я покорно впускаю его. Крепче сжимаю ладони. Закрываю глаза.
Боюсь упасть в пропасть.
Как же сладко... как же хорошо...
Я покорно принимаю все, что дает мне он.
Мой любимый. Мой Белый. Мой Феденька.
Наш поцелуй набирает обороты. Задыхаюсь. Легкие разрывает от дефицита кислорода. Но я не могу отстраниться. Лучше смерть, чем остаться без его губ и рук.
Далеко не сразу я слышу стук. Мое сердце колотится, как ошалелое.
Нет. Это не сердце. Кто-то стучит в распахнутую дверь.
Федя прижимает меня к своей груди, закрывая от нечаянного свидетеля.
Я боюсь открыть глаза. Мне не стыдно, нет. Просто вдруг это все – мой сон. А я не хочу просыпаться.
– Интересно у вас здесь, – слышу знакомый, немного насмешливый голос.
Я не разжимаю рук. Сгребаю ими Федину футболку в кулаки.
Нет. Не отдам. Не отпущу. Мой!
– Думал, ты спеца отправишь, – роняет Федор, обнимая меня, гладит по волосам, затылку.
– Решил лично сопроводить доктора, заодно проверю, куда сливаются деньги из бюджета, – поясняет Вратислав Барновский. И я все же решаю выглянуть из своего укрытия. Сталкиваюсь с насмешливым взглядом мужа подруги. – А говорят, ты на каком-то там фестивале калача. А у вас тут и без фестиваля веселье.
– Здравствуйте, Вратислав Павлович, – негромко сиплю я.
– Непорядок, Белый, – цокает Слава. – Довел девчонку до такого состояния. Мне теперь придется еще и больничку инспектировать.
– Это не Федя..., – начинаю возражать я. Федор не виноват.
– Исправим, – заключает Белый и устраивает меня обратно на подушки.
Я пытаюсь возразить. Цепляюсь за его большую и теплую ладонь.
Он перехватывает мои пальцы. Целует их, не смущаясь присутствия Славы.
Этот жест выходит слишком личным и интимным. Я вспыхиваю смущением.
– Пока врач осматривает, на пару слов, Федь, выйдем, – говорит Барновский, впуская в комнату незнакомого мне мужчину в форменном комбинезоне с нашивками МЧС и с красным чемоданом в руке.
Послушно лежу в постели. Отвечаю на вопросы. Вслушиваюсь в мужские голоса, которые доносятся из соседней комнаты.
Ничего не понятно. Слов не разобрать. Но, кажется, конфликта нет. И все спокойно.
После осмотра, мне ставят систему. Я неприятно морщусь, когда катетер входит в вену.
Сил совсем не остается. Тихонько лежу, прикрывая веки. Пытаюсь вспомнить, что же все-таки произошло, и как я здесь оказалась.
В комнату возвращается мой Белый. Врач оставляет на тумбочке пластиковый кейс с лекарствами, поверх – исписанный листок.
– Госпитализация не требуется, но если настаиваете... – начинает мужчина.
– Нет! – очень быстро и резко отвечаю.
Федя смотрит на меня, привычно хмурясь. Я улыбаюсь. Пусть видит, что я совсем не боюсь его угрюмого взгляда.
– Я взял анализ крови. Чуть позже дам развернутое заключение, – говорит доктор и выходит из спальни.
Тяну руку. Но во мне лютует дикая слабость. Моя ладонь не успевает упасть на плед. Федя перехватывает ее прежде, чем она касается ткани.
Смотрю на бритую макушку. Мой Федя опять целует мои пальцы, мимолетно, но крепко. Накрывает мою ладонь рукой. Смотрит на меня. Обжигает взглядом.
– Постельный режим. Усиленное питание. Витамины и свежий воздух, – чеканит Белый с угрозой.
Закатываю глаза. Надо же, пугает меня? Пф!
Пока мы цепляем друг друга взглядами, в комнате появляется еще один человек. И это не Слава.
Невысокая, полноватая женщина лет шестидесяти тихонько стоит в дверях. Почему-то мне становится не по себе. Нет, женщина не таит во взгляде упрека или злобы. Просто я дико смущаюсь.
– Моя матушка – Клавдия Романовна, – говорит Белый, не выпускает моей ладони из своей, наоборот, крепче сжимает, поворачивает так, чтобы притянуть к своей груди.
Тыльной стороной я чувствую, как сильно стучит сердце Белого.
– Моя Надия, – продолжает знакомство Федор.
Мои щеки вспыхивают от смущения. От этого простого и четкого «моя» становится невыразимо тепло внутри. И никакой холод мне не страшен.
– Какое имя красивое! – улыбается женщина и вскидывает руки, – Божечки! Я же пироги принесла! И бульон! И молока свежего. И еще всего вкусного, домашнего. Свое же, без всяких химикатов!
– Погоди с пирогами, мам, – скупо улыбается Федя, не сводя с меня взора темных глаз.
– Бульон можно.
Клавдия Романовна торопливо исчезает из комнаты. А я все еще смущена. На самом деле, мне действительно стыдно. Знакомство
