В горле у меня горит боль, голод, какого я никогда раньше не испытывал. Я боюсь приблизиться к ней хоть на дюйм, боясь, что поглощу каждый ее дюйм и все равно буду нуждаться в большем.
Выдохнув, я говорю.
— Я думаю, что ты пьяна. — На ее лице мелькает гнев.
— Для тебя я просто глупая маленькая девочка, — говорит она, обвинение столь же зыбко, как и ее поза. — Так же, как…
Когда она прерывается, я делаю решительный шаг вперед, отчаянно желая, чтобы она закончила фразу.
— Как что?
Она сглотнула и потянулась.
— Так же, как ты видел меня тогда, маленькую девочку в беде. В ту ночь, когда ты спас меня.
Мы никогда не говорили об этом открыто. Все это время мы обменивались знающими взглядами и позволяли тишине накаляться от заряда того, что мы оставили невысказанным. Но это есть, это сила, присутствующая в каждом моменте, когда мы находимся рядом друг с другом.
Я с трудом сглатываю, придвигаясь к ней еще на один вызывающий дюйм ближе, чтобы уловить дрожащие вздохи, которые вырываются из ее губ.
— Ты была девочкой, — говорю я. Она моргает в ошеломлении.
— Была, — повторяет она, под ее неуверенным тоном скрывается смелость. — Да, тогда я была девочкой. Но как насчет сейчас? — Что-то нерешительное и настороженное проступает в ее чертах, но там есть и другие эмоции — тоска, отчаяние. Желание. — Какой ты видишь меня сейчас?
Я вдыхаю прохладный воздух подвала с ее возбуждающим ароматом, мучая себя, моя голова кружится от нее.
— Теперь ты моя семья по браку. Дочь Кассатто. Обещана дону и принадлежишь к Коза Ностре. — Я наклоняюсь к ее уху, и ее волосы стелются по моей щеке. — Запретная для всех мужчин.
Особенно мне.
Она вздрагивает, и я отстраняюсь, чтобы увидеть ее полузакрытые глаза.
— В одном ты ошибаешься, — говорит она.
— Да? В чем же. Давай быстрее, потому что хорошим подвыпившим девочкам пора спать. — Она скрипит зубами, глаза прикрыты. Ее рука крепче сжимает веревку.
— Я никому не принадлежу.
Огонь, пылающий в ее янтарном взгляде, может испепелить меня. Я почти умоляю ее сделать это, избавить меня от гребаных страданий.
— Может быть, в ту ночь я была слабой девушкой, но после? Я изменилась, Ник. И я так долго задавалась вопросом, что именно изменило меня и почему я не могу просто принять эту судьбу, навязанную мне сейчас.
Свечи мерцают и колеблют воздух вокруг нас, отгораживая нас от окружающего мира. Мы спрятались в нашем тайном алькове смерти, страха и огненного вожделения.
— Что изменило тебя. — Мой голос звучит как глубокий хрип. Искушение завязать веревку вокруг ее запястья и заманить ее в ловушку разрывает мне разум.
Ее рот приоткрывается, взгляд проникает в меня сквозь густую бахрому ресниц.
— Меня возбуждал вид того, как ты убиваешь. — Она сглатывает. — Покончить с жизнью в одно мгновение, потому что ты так решил. Как ты взял все в свои руки и сделал именно то, что хотел и в чем нуждался. Такой силы я никогда не испытывала.
Я хватаюсь за перекладину рядом с ее головой, сжимая холодное железо, чтобы погасить пламя, лижущее мою плоть.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты пьяна…
— Я знаю больше, чем ты думаешь, — возражает она.
— Хм… — Смелость игрушечного пламени овевает мою кожу соблазнительной лаской. — И что бы ты делала с такой силой?
Ее свободная рука поднимает мою рубашку, скользя по капелькам ржавой засохшей крови. Ее аккуратные, мягкие пальцы захватывают пуговицу, шелковистые подушечки проскальзывают под нее и касаются моей кожи.
— Честно говоря, я понятия не имею, — признается она. — Но я так хочу это узнать.
Я — чертов покойник. И все же, если бы сам дьявол угрожал испепелить мою душу, я бы не смог оторваться от нее в этот момент.
Она вцепилась в мою рубашку, не давая мне осмелиться и вырваться.
— Ты трахаешься так же, как убиваешь, Ник? Берешь то, что хочешь, когда и как хочешь?
— Господи! — Ад словно распахивает свои ворота, чтобы принять меня.
Яростное искушение обхватить ее запястья руками и прижать к клетке захватывает меня с неистовой силой. Я мог бы прямо сейчас залезть под ее ночную рубашку — мог бы опуститься на колени и разорвать зубами эти маленькие розовые трусики.
Взяв себя в руки, я сжимаю ее запястье, не давая ей дотронуться до меня.
— Что ты пытаешься сделать, Бриа. — Когда она смотрит мне в глаза, часть ее бравады, вызванной алкоголем, исчезает.
Ее дыхание сбивается на прерывистый вздох.
— Я не могу этого сделать. — В ее остекленевших глазах вспыхивает паника. — Боже, я не могу быть с этим мужчиной. Я не могу лишиться девственности с каким-то отвратительным мужчиной, которого я даже не знаю.
Ярость бушует в моих мышцах, как осиный рой. Образы, которые я пытался подавить, проносятся в моем сознании, разрушая ту толику здравомыслия, за которую я едва ухватился. Сальваторе берет Брию в брачную ночь. Ее слезы, ее крики, ее кровь… все это принадлежит ему.
Все мое тело воспламеняется. Топливо разливается по горящему аду и грозит сжечь мою слабеющую сдержанность. Безумное желание с яростью прижать ее к клетке и овладеть ею прежде, чем любой другой мужчина сможет прикоснуться к ней, прорывается сквозь меня со злобной жаждой.
— Ты пьяна, Бриа, — говорю я сквозь стиснутые зубы больше для себя, чем для нее, чтобы напомнить себе, что она опьянела и не в своем уме.
Я мысленно успокаиваю себя, чтобы не совершить этот прыжок через край.
Моя хватка на ее запястье сжимается слишком резко, когда я убираю ее ладонь от своей груди. Я выпрямляюсь во весь свой рост и смотрю на нее вниз. Затем я методично разматываю веревку на ее запястье. От вида ее поцарапанной кожи у меня сводит челюсти, но я собираю последние капли силы воли и опускаю ее руку вниз.
— Я отнесу тебя в постель, — говорю я. — Сейчас. Пойдем.
— Ты не считаешь меня красивой, — говорит она, потирая запястье. — Никто не считает. — Затем она ищет силу моей руки, вцепившись в мое предплечье. Она висит на нем, ее вес давит на меня и удерживает в ловушке.
Мышцы на моей челюсти напряглись, а зубы стиснуты до такой степени, что чуть не треснули.
— Ты просто пьяна…
— Я не пьяна, — скулит она, впиваясь ногтями в мою кожу. — Вот почему отец заставляет меня это делать. Я никому не нужна. Никто даже не смотрит на меня. Боже, я не могу смириться с мыслью, что Сальваторе — первый мужчина, который когда-либо прикоснется ко мне.
Мои руки крепко сжаты в кулаки, не давая мне прикоснуться к ней, куда бы я ни бросал взгляд, уступая ее требованию.
Если она посмотрит на меня большими, подведенными тушью глазами и попросит прикоснуться к ней, у меня не останется сил бороться. Я всажу свой член в ее девственную киску, раздвину ее пошире и буду наслаждаться каждой унизительной секундой.
— Ты думаешь, я красивая, Ник?
— Нет, не думаю, — импульсивно отвечаю я.
Ее глаза быстро моргают, пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции. Как изверг, которым я являюсь, я жажду боли и поднимаю руку, чтобы коснуться ее лица. Я провожу большим пальцем по россыпи веснушек вдоль ее высокой скулы, а мой взгляд хищно впитывает ее густые брови и ресницы, вздернутый кончик носа, эти широкие, проникновенные янтарные глаза, которые сверлят меня до мозга костей.
— Ты не некрасивая, — говорю я, и слова вырываются сами, прежде чем я успеваю их остановить. — То, что ты так чертовски красива, выкачивает воздух из моих легких.
Она испускает дрожащий вздох. Ее глаза ищуще скользят по моему лицу.
Прежде чем я потеряю всякий контроль над собой, я опускаю руку.
— Ты идешь спать.
— Хорошо. — Она кивает, позволяя мне отвести ее от клетки. — Тогда, может быть, я смогу убедить одного из своих телохранителей трахнуть меня перед брачной ночью.
Демон внутри лижет мой позвоночник злобным языком, и буйство ослепительной ярости застилает мое зрение красной дымкой.
Рациональные мысли улетучиваются из сознания, когда я захватываю ее челюсть между мозолистыми пальцами. Я прижимаю ее спиной к клетке в один и тот же яростный удар моего сердца. Мышцы яростно бьются о мою грудь, кровь обжигает вены, проносясь по организму, как костер, поджигающий мой контроль.
