— Я сказала УХОДИ! — снова кричу на него.
Он смотрит на меня еще мгновение, ожидая, что я дам ему еще. Но я не могу. Однажды он выходит из душа. Я слышу, как дверь в ванную открывается и закрывается.
Я его даже не знаю. Сразу же на меня нахлынуло сожаление. Как я могла быть такой глупой? У меня такое чувство, будто сердце вот-вот вырвется из груди. Итак, это должно быть то же самое, что и сердечный приступ, верно?
ПЯТНАДЦАТЬ
КАРТЕР
После того, как меня выгнали из душа, я схватил полотенце и оставил ее одну в ванной. Вытершись и одевшись, я направляюсь в ее гостиную и устраиваюсь поудобнее на ее диване. Я никогда не хочу, чтобы образ ее киски, так хорошо принимающей мой член, выходил из моей головы. Интересно, разрешит ли она мне сфотографировать это в следующий раз? Черт, о чем я думаю? Она снова злится на меня.
Наклонившись вперед, заложив руки за голову, я пытаюсь подумать о том, что произошло. Мы только что закончили трахаться, и она совсем потеряла самообладание. Что, черт возьми, сейчас происходит? Схватив себя за волосы пальцами, в этот момент меня осенило. Я каждый раз трахал ее без защиты. Из моего обширного исследования о ней я также прекрасно понимаю, что она не принимает противозачаточные средства. Дерьмо.
Но мысль о том, чтобы наполнить ее своей спермой, возвращает мой член к жизни. Вау, вниз, мальчик. Сейчас не время. Маленькая голубка злится.
Стоило ли мне сначала спросить ее? Может быть? Да, скорее всего, мне следовало бы. Но мне нужно было быть с ней без преграды. Она единственная, с кем я был в таком состоянии. Наблюдаю за ней. Охотился на нее. Маленькая голубка и ее папочка. Контроль и необходимость. Что-то в ней вызывает во мне это. Эти побуждения, я не буду с ними бороться. С ней это кажется слишком правильным. Она моя, и я буду отмечать ее всеми возможными способами. Я наполню ее своей спермой, и она будет вынашивать наших малышей.
Звук открывающейся двери спальни прерывает мои мысли, заставляя поднять голову. Она уходит, все еще злая. Я чувствую это и, конечно же, вижу это на ее лице. У нее очень милая маленькая угрюмость. Волосы у нее распущенные и мокрые. На этот раз она одета в черную рубашку для сна и черные вязаные носки. Как будто она заявляет, что это мои похороны, сообщение получено, голубка. Но то, как она заполняет рубашку, я не могу отвести взгляд. Черт возьми, она великолепна.
Я встаю, иду ей навстречу и тут же нарушаю молчание: — Прости, голубка, — я беру ее лицо обеими руками, наклоняя ее голову, так что мы смотрим друг другу в глаза.
— Ты жалеешь? — её глаза красные, как будто она плакала.
Чёрт. Ненавижу то, что я, возможно, являюсь причиной ее боли. Мне просто нужно быть честным.
— Нет. Ни капельки. Я ни о чем не жалею с тобой.
Она отвечает мне: — Тогда зачем так говорить, Картер?
— Потому что тебе нужно было это услышать, — говорю я честно.
— Не говори что-то просто потому, что думаешь, что мне нужно это услышать. Перестань играть в эти игры и просто будь со мной искренним. Честным со мной, — говоря шепотом. Как будто она чувствует себя побежденной. Я не могу винить ее. То, что я сделал до этого момента, было полной ерундой. От игр, в которые я с ней играл, до охоты и отказа от использования презерватива, а затем кончины в нее. Она должна была иметь право голоса, но я должен был сделать так, чтобы она была такой. Ничто не могло меня остановить.
Обняв ее, я чувствую, как она расслабляется, а затем она обнимает меня в ответ. Спасибо, блин.
Шепча ей в волосы: — Голубка, позволь мне отнести тебя в постель. Позволь мне уложить тебя и обнять, пока ты спишь.
— Да, хорошо. Но не думай, что этот разговор окончен. Что делать, если я буду беременна? Я даже тебя не знаю, — я чувствую, как она дрожит, пока я держу ее. Она снова плачет.
Обнимая ее крепче, я могу сказать, что она вот-вот пойдет по спирали, и ее разум мчится со скоростью милю в минуту, и я ненавижу то, что я причина: — Шшш, голубка, все будет хорошо. Давай уложим тебя спать, и мы поговорим об этом позже, — она кивает мне на грудь.
Завтра она возненавидит меня еще больше, когда проснется.
Поговорим позже… когда я вернусь из Чикаго.
Однако чем меньше она знает, тем более она защищена.
ШЕСТНАДЦАТЬ
ЭМЕРСОН
Извини, на этот раз я серьезно.
Но я буду присматривать за тобой, голубчик.
— К.
Он шутит надо мной!
Я чувствую гнев на своем лице, мое лицо сразу становится теплым, как будто я вот-вот взорвусь.
После того, как я вчера вечером напала на него, мы пошли спать. Картер обнял меня своими защитными руками, и это было потрясающе. Я позволила гневу уйти, чтобы насладиться моментом. Но я знаю, что логичная Эмерсон еще не вступила в партию.
Но вот она пришла.
Я проснулась еще более злой, чем была раньше.
Он ушел. Он ушел и даже не попрощался и не предупредил меня. Он даже не упомянул об этом!
Письмо. Это все, что у меня есть. Это все, что, по его мнению, я стою?
Есть поговорка о презираемых женщинах, и я сейчас придерживаюсь этой поговорки.
Он такой: «О, Эмерсон, прости, «голубка», я просто трахну тебя догола, наполню своей спермой, возможно, ты забеременеешь, а потом уйду».
Ни слова, вернется ли он. Нет контактной информации. Итак, как мне через 9 месяцев написать: «Поздравляю, ты папа». ЕСЛИ ему удалось меня нокаутировать. Мне всего
