Строчка из известной англоязычной песни. перенесли на эти выходные. Помнишь, мы планировали выбраться за город с твоими подругами? Я ничего не могу планировать на субботу. Даже не знаю, когда вернусь. Целую тебя, зайчик, я побежал!
— Но я... но мы...
— Все, не могу, не могу! Перезвоню! — Лена услышала в трубке короткие гудки, которые сейчас напоминали ей теплоходные.
«Зайчик» замер посреди улицы, сжимая телефон в руке. Ее драгоценный, обожаемый Борис не только не любил ее, но и не понимал, что с ней происходит что-то неладное, и даже не пытался выслушать ее. Внезапно Лена осознала — чертова доктор была права. Ее, Лены, практически не осталось. Везде, во всем был только Борис — его советы директоров, его планы, его возможности и невозможности, его решения... А что осталось от нее? Она отчаянно гребла и гребла в утопающей лодке, пока ее Борис стремительно уносился вдаль. Нужно было попытаться спастись, спастись любой ценой, прежде чем будет слишком поздно. Лена решительно развернулась и быстрым шагом направилась в магазин. Через пятнадцать минут она уже застыла у витрины, разглядывая новенькие ноутбуки.
— Могу вам чем-нибудь помочь? — приветливо обратился к ней невысокий консультант.
— Чем-нибудь можете, — улыбнулась Лена. Она с удивлением заметила — у консультанта были красивые карие глаза, опушенные длинными, загнутыми вверх ресницами. А жизнь, кажется, начала налаживаться. Впереди Кораблеву ждало море информации и несколько тысяч непотопляемых крейсеров.
Глава десятая, в которой мы пытаемся нащупать границы любви к прекрасному
Свет софитов, громкие аплодисменты, переходящие в овации. Медные трубы. Вообще у меня с этим не очень. Выяснилось это достаточно рано и опытным путем — на детском утреннике в саду. Тогда я умудрилась наступить на бороду Деду Морозу, и в результате небольшого переполоха все узнали, что Дедушка Мороз на самом деле — наша воспитательница Нина Федоровна. Вышло крайне неудобно, я это хорошо запомнила, и с тех пор гонки за дешевой популярностью проходили без меня, так же как и любые бои за первенство, призовое место, первую скрипку. «Пусть на ней пиликает кто-нибудь другой, поглупее», — думаю я. Серый кардинал — вот это прекрасная позиция. Зачем высовываться вперед, словно жираф в Московском зоопарке, чтобы в результате гарантированно схлопотать? В партере мне гораздо уютнее, чем на сцене. А уж самое безопасное — оркестровая яма! Может быть, кто-то посчитает это трусостью или неуверенностью в себе — ну и плевать! Мне кажется, что это взвешенная позиция развитой личности. Что там говорить, даже на групповых фотографиях я всегда стараюсь забиться в последний ряд.
Я наливаю себе четвертую чашку кофе и, прицелившись, неуверенным движением беру кусочек сахара. Чувствую я себя из рук вон плохо: даже для того, чтобы сидеть и не заваливаться вперед, нужно прилагать некоторое усилие. Перед глазами немного плывет и в ушах слегка шумит, так что можно представить себя в шезлонге на прибалтийском взморье. И почему охранник на меня так косился? Можно подумать, будто я единственный человек в мире, который явился в офис в пять утра.
День сегодня начался для меня очень рано, да собственно, он и не заканчивался. Я протряслась всю ночь, включила телевизор и дождалась окончания всех передач, выпила бутылку бодрящей кока-колы, а рассвет все еще не был заметен. В конце концов я решила отправиться на работу, раз уж все равно никак не могу успокоиться и заснуть. Лучше всего было бы, конечно, обсудить хоть с кем-нибудь создавшуюся ситуацию. Но Ирина не знала предыстории, а звонить Аленке сначала было поздно, а потом как-то незаметно стало рано. В конце концов, именно Аленка виновата в том, что сегодня я не сплю — она беспечным тоном сообщила мне, в каком именно номере журнала выходит злосчастное фото.
И да, час икс — сегодня.
Интересно, и во сколько этот идиотский журнал появится в магазинах? Журнал Hello, что значит «здравствуйте»... Тираж! Может быть, удастся скупить весь? Я метнулась к компьютеру и набрала в Яндексе «тираж журнала Hello». Ой! 350 000 экземпляров. Триста пятьдесят тысяч мятых пирожных с кремом и триста пятьдесят тысяч прилагающихся к ним неудачных фотографий Екатерины Соколовой. Если фото получится совсем уж невыносимым, мне придется взять кредит в банке.
Нужно признаться, достаточно долго я наивно полагала, что отделалась после того происшествия легким испугом. Ведь главное, о чем я волновалась, — куда пропала моя сумасшедшая подруга? Алена скрылась с вечеринки в платье моей начальницы, волоча за собой сумку, которая стоила как одна полностью меблированная комната в московской квартире. Конечно, если честно, мне кажется, Маргарита в этот раз действительно слегка переплатила. Сумка меня не впечатлила, показалось даже, что она не особенно удобная. Но Аленка — жертва моды и оптовая покупательница глянцевых журналов — не хотела ничего слушать и вцепилась в нее, словно строительная компания в госзаказ.
— Это сумка богатой телки! — радостно верещала она. — На нее-то я и подцеплю человека своего круга!
Можно сказать, в этот раз Алена оказалась совершенно права. Она работала менеджером по продажам профессиональных красок для волос — стало быть, Гнатюк вполне мог считаться человеком ее круга. Так или иначе, но видеоинсталляциями его творчество не ограничивалось. Он был художником широкого профиля, писал полотна на злободневные темы и, судя по его дорогому автомобилю, тоже успешно торговал своими красками. Не ошибалась Алена и в главном — с сумкой или без, но она решительно приглянулась звездному творцу.
— Наша встреча не случайна, — жарко шептал Гнатюк, вталкивая разомлевшую от жары и мехового болеро Алену в пространство между двумя мольбертами. — Я хочу любить тебя, детка. Ты меня вдохновляешь! — Он схватил какой-то пульт, привычным движением нажал несколько кнопок, и темнота вокруг медленно зашевелилась. Оконные проемы роскошной художественной студии на Патриарших прудах с протяжным жалобным стоном начали затягиваться шторами. Потянуло прохладой — где-то у стены, видимо, начал работать кондиционер. После короткого щелчка загорелся нижний свет, зазвучала музыка, в глубине зала вкрадчивым голосом запел Вертинский.
— Вдохновляю, точно, — ошарашенно согласилась Алена.
Никогда еще мужчина не доставался ей так легко. Обычно за ним приходилось хорошенечко приударить, а потом пострадать и помучиться безответной любовью, но Гнатюк с самого начала был совершенно иным. Он не просто шел в руки, а мчался в них на бобслейных скоростях. Сначала Алену это даже испугало, но после второго бокала шампанского она перестала паниковать. Наощупь художник был мягким и приятным, будто плюшевый мишка. Она счастливо улыбалась, похозяйски гладила его по слегка вспотевшим волосам и думала о том, что все сегодня складывается самым что ни на есть удачным образом. С самого утра. Видимо, это просто такой день — лучший день для Алены Малининой. Она несколько раз подряд оказалась в нужное время в нужном месте — и вот он, результат! Великий художник, звезда вечера, держит ее в своих объятиях. Конечно, события развиваются стремительнее, чем обычно, но все же... Эта студия, этот мужчина — все похоже на приключение, ради которого Аленина мама рожала ее четырнадцать часов. Не какой-нибудь идиот из соседнего отдела, который променял Алену на другую, а тот, кто может с первого взгляда по-настоящему оценить все ее достоинства!
