Она протянула руку к листу бумаги, который вышел из копировальной машины, но Доминик первым выхватил его и поднял над головой.
Он лукаво смотрел на Беллу:
— Такую красоту я вставлю в рамочку.
Белла едва сдерживала невыносимое желание, но пыталась мыслить здраво.
— Отдай мне это, я разорву.
— Ни за что! — его глаза блестели. — Я запру дверь.
— Нельзя! В лаборатории остались сотрудники. Они услышат…
— Я думаю, что до конца дня не смогу находиться в таком состоянии, — он подмигнул ей.
— Лучше заправь рубашку.
— Не могу. Я сейчас сойду с ума. Что ты вытворяешь со мной, Белла!
Наконец ей удалось натянуть трусики. К счастью, стояла жара, поэтому Белла не надела колготки. Доминик точно порвал бы их в порыве страсти.
— Я пытаюсь привести тебя в чувство. Отдай мне этот лист!
Она потянулась к бумаге, но Доминик поднял руку. А ростом его природа не обделила. Он принялся внимательно рассматривать лист, на котором запечатлелись его большие руки, обхватившие округлые ягодицы Беллы.
— Вот это настоящее искусство! — резко произнес он.
— Кое-кто назовет это сексуальным домогательством, тем более, доказательство имеется. Мне кажется, что для нас обоих будет лучше, если мы порвем этот лист немедленно.
— Согласен. Таррант может разозлиться, узнав, что ты безжалостно соблазнила его первенца, довела до предела, а потом отказала ему.
— Я? Между прочим, ты сам пришел сюда за мной. Мне нужно работать. У меня нет времени на то, чтобы ради развлечения ксерокопировать свою задницу.
— Но ведь это забавно, согласись. Может, нам еще с какой-нибудь части тела снять копию? — он лукаво усмехался, держа лист вне пределов ее досягаемости.
— Я знаю некоторые части твоего тела, которым не помешал бы хороший пинок.
— Уже боюсь! Эй, а что это за серебристый конверт? Ты идешь на вечеринку?
— Конечно. В приглашении указано, что я должна быть обязательно. Так что выбора у меня нет.
Доминик многозначительно улыбнулся:
— Отлично.
Белла скрестила руки на груди, пряча внезапно напрягшиеся соски.
— Почему меня пригласили?
— Об этом знает только Таррант и его ближайшее окружение.
— Я думала, что ты теперь входишь в его ближайшее окружение, — сказала она.
— Таррант всего лишь хочет, чтобы я возглавил компанию. Меня насчет вечеринки не посвящали, кроме того, что она состоится.
Белла старалась не поддаваться на его уловки и заразительную улыбку.
Раздавшийся стук в дверь заставил обоих замереть на месте. С ужасом взглянув на лист бумаги в руке Доминика, Белла произнесла:
— Одну минуту!
Наклонившись к Доминику, она прошипела:
— Отдай мне это!
— Ни за что, — он подмигнул ей.
— Дверь не заперта! — прошептала Белла. — По крайней мере спрячь его.
Кто бы это мог стучаться к ним? Неужели кто-то заподозрил, что они с Домиником занимаются здесь не только ксерокопированием? Знают ли ее сотрудники о том, что у нее роман с сыном босса? Скорее всего, в компании Беллу обсуждают все кому не лень.
В дверь снова постучали.
Расправив лабораторный халат, Белла направилась к двери:
— Мне нужно проводить совещание. Я оставляю тебя одного.
Она открыла дверь, непринужденно улыбаясь:
— Это ты, Сью? Я как раз делала копии некоторых документов, — она слишком поздно поняла, что в руках у нее ничего нет. — Я оставила их в папке, заберу позже.
Сью посмотрела в комнату, и Белла, не удержавшись, оглянулась на Доминика. Каким-то образом злосчастный лист из его руки исчез. Пиджак Доминика был застегнут, к его внешнему виду придраться было невозможно.
— Сью, это Доминик… Ди Бари, — он ведь заявил о своем нежелании менять фамилию. — Он изучает положение дел в компании. Если я задержусь на совещании, покажи ему здесь все, что он захочет увидеть.
Одарив Доминика официальной улыбкой, Белла неторопливо прошла в лабораторию.
Однако ей все же удалось услышать последние слова Доминика:
— Встретимся на вечеринке.
Белла с беспокойством оглядывалась, идя по бархатной дорожке к ночному клубу, где проводилась вечеринка, организованная Таррантом. Повсюду было много журналистов, фотографы все время делали снимки.
После произошедшего в комнате с ксероксом Доминик ни разу не зашел в лабораторию и не позвонил Белле.
Она пыталась уверить себя, что, возможно, он занят на работе. Что до Беллы, то она все это время не сидела без дела. Мама возвратилась домой, поэтому Белле пришлось организовать приезд в дом еще и медсестер, нанятых Домиником.
Мама вроде бы начала выздоравливать. Она часами возилась в огороде и с аппетитом поедала предлагаемую ей пищу. Медсестры и доктор, который приходил дважды в неделю, уверяли Беллу, что вскоре матери станет намного лучше.
Жизнь Беллы настолько резко изменилась, что ее нервы оказались на пределе. Она в любое мгновение могла рассмеяться, а потом расплакаться.
Меньше всего ей сейчас хотелось встречаться с Домиником. Возможно, он выдал ее тайну, зато теперь мама находится дома. Его поступок глубоко тронул Беллу, но одновременно напугал.
Сейчас ее карьера зависела от благосклонности к ней Доминика.
Прерывисто вздохнув, Белла вошла в здание ночного клуба. Едва она оказалась в вестибюле, как к ней подскочила молодая жена Тарранта.
— Бог мой, Белла, ты выглядишь великолепно! А какое платье!
Белла была в золотистом винтажном платье, которое взяла у подруги Ризы.
Саманту облегал белый топ, обнажавший плечо, а в ушах красовались тонкие золотые серьги в виде обручей.
Белла очень удивилась столь дружественному приему. Ведь они с Самантой едва знали друг друга.
— Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю. — Саманта обняла худой загорелой рукой Беллу за талию и провела внутрь. Играла громкая ритмичная музыка. Белла огляделась, ожидая увидеть Доминика, но его нигде не было.
— Фиона! Ты знакома с Беллой из отдела косметики?
Саманта подозвала невысокую рыжеволосую девушку, одетую в облегающее темное платье. В ушах у нее были такие же серьги, как у Саманты.
— Привет, Белла, — Фиона протянула холодную руку. — Я слышала, ты разработала крутую штуковину, которая выходит в продажу на следующей неделе.
Фиона говорила обвиняющим тоном.
— Да, это линия «Второе рождение». Она создает иллюзию гладкости кожи.
— Как замечательно. Что бы мы делали без гладкой кожи? — проговорила Фиона насмешливо, но на ее похожем на фарфор личике не отражалась ни одна эмоция, а взгляд голубых глаз был холодным.
