— Мы хотим заплатить. — Чезаре чувствовал глубокое отвращение к этому человеку, хотя и понимал, что зло было не в нем самом, а в каких-то несправедливых законах, по которым устроен сам мир. — Мы только просим отсрочки в две недели вместо двух дней. Какая вам разница?
— Это обычные отговорки, — ответил хозяин, пристукнув по столу кулаком. — Две недели превращаются в два месяца, а два месяца — в год. Хватит! Три месяца вы живете у меня в долг. Не хотите платить — отправляйтесь на все четыре стороны. Мои дома должны приносить доход. И мои деньги должны приносить плоды. — Он сдунул пепел с сигары и отпил немного вина. — Если ты крут — тебя ненавидят, но зато уважают. А если добряк — тебя презирают, хотя все твоей добротой и пользуются. Когда богач одаривает бедняков, он в конце концов и сам становится оборванцем.
— Только одну неделю. — Чезаре встал и с суровым видом ждал ответа.
— То, что я сказал твоей матери, то повторю и тебе. Через два дня или вы заплатите, или я выгоню вас.
Чезаре покраснел до корней волос.
— Сколько мы вам точно должны? — спросил он.
— За три месяца по восемь лир в месяц. Ровно двадцать четыре лиры.
— Вы получите ваши деньги, — сказал Чезаре с уверенностью.
— Вот это мужской разговор, — ухмыльнулся тот. — Для тебя ведь найти их — раз плюнуть.
Чезаре вышел на вечернюю улицу, полную шумов и приглушенных голосов. Над головой сияло звездное небо. Далеко, со стороны центра, ехал, позванивая, электрический трамвай. В последнее Рождество отец повез его покататься по городу и потратил на это десять чентезимо. Из окна трамвая он видел в тот вечер залитые огнями улицы и площади центра, ярко освещенные подъезды театров, окна кафе и ресторанов, где сидели богатые синьоры, которые могли потратить эти двадцать четыре лиры за один только день.
Сквозь освещенные окна домов он видел кругом безмятежную жизнь, которая не имела ничего общего с его тоской и отчаянием. Почему люди так равнодушны к бедам других? Он и сам много раз видел повозки, нагруженные чьими-то жалкими пожитками, катящие куда глаза глядят, и едва удостаивал их рассеянным взглядом.
Итак, он должен был за два дня раздобыть двадцать четыре лиры. Но где и как? Попросить в долг — об этом нечего и думать. Сэкономить — требовалось время. Из глубины темной улицы донеслись печальные звуки шарманки и скрип тележных колес. Звуки приближались, становились все громче, пока в свете фонарей не показалась лошадь, идущая размеренным шагом и запряженная в крытый цыганский фургон. На звук шарманки сбегались дети, прохожие останавливались, с интересом оглядывая необычную процессию.
Чезаре тоже подошел и увидел на передке этого дома на колесах хрупкую черноглазую девушку с темными волосами, которая держала за поводок огромного медведя в наморднике. Правил повозкой коренастый мужичище с большой черной бородой и длинными волосами, с продетой в ухе по-цыгански серьгой. Он остановил повозку и объявил, что на пьяцца Ветра через час состоится представление, где очаровательная Долорес будет увеселять почтеннейшую публику танцем дрессированного медведя. Девушка что-то сказала медведю, и косматый зверь, покачивая головой, поклонился, приветствуя публику. Колокольчики, привязанные к его ошейнику, весело зазвенели, и дети захлопали в ладоши, в то время как взрослые обменивались удивленными взглядами.
Цыгане, медведь, шарманка — это были прекрасные развлечения. И Чезаре вместе с толпой зевак пошел за повозкой. Что толку копаться в своих бедах? Все равно сегодня ему не удастся их разрешить.
…Стройная молодая цыганка в цветастой юбке, с монистами на шее шла ему навстречу. Огромный медведь в кожаном наморднике, переваливаясь на двух ногах, как человек, сопровождал ее. Зверь не рычал, а пел красивым баритоном какую-то оперную арию. Слева и справа нарядно одетые дамы и господа горстями бросали к ногам девушки и зверя золотые монеты. Чезаре жадно глядел на катившиеся в пыли золотые, но не решался нагнуться и взять. Девушка улыбнулась и ободряющим кивком предложила ему собрать их. Он тут же наклонился, но стоило дотронуться до первой монеты, как раздался звучный колокольный удар… Такой же удар последовал за второй монетой, потом за третьей…
Чезаре проснулся, и горечь разочарования охватила его — тоскливое чувство, которое делало еще более тяжким начало этого дня. Достаточно одного золотого из тех, что он видел во сне, чтобы заплатить хозяину за квартиру. Но это было только во сне…
Свет, проникавший сквозь закрытые жалюзи, был тусклым и холодным, значит, небо затянуто облаками, и днем будет дождь. Даже погода была пасмурной и ненастной под стать его настроению.
Чезаре угрюмо поднялся, умылся, позавтракал наскоро и заторопился к выходу, стремясь поскорее выйти из дому, прежде чем Риччо зайдет за ним. Обычно тот заходил за ним утром, чтобы вместе отправиться на работу, но сегодня он предпочел бы встретить приятеля уже на пути.
— Счастливо, Чезаре… — шелестящий голос Джузеппины застиг его на пороге. Он вернулся, затворив приоткрытую дверь, и подошел к постели сестры.
— Я думал, ты спишь, — сказал он.
— Давно уже не сплю, — прошептала она, привставая. — Я слышала, как ты метался и бредил во сне. Приснилось что-нибудь плохое?..
— Да, приснилось, — нехотя пробормотал он. — А ты спи. Еще рано.
— Я выспалась, — сказала сестра и, заглянув ему в глаза, добавила материнским тоном: — Не беспокойся, Чезаре, все будет хорошо.
— О чем это ты? — спросил он, хотя и сам прекрасно знал о чем.
— О деньгах за квартиру. Не беспокойся о них.
Джузеппина почти не спала, думая об этом всю ночь, и ей казалось, что выход найден.
— Попробуй не беспокоиться, — вырвалось у него.
— Как-нибудь устроится. Не думай больше о них.
— Легко сказать, — проворчал он. — Устроится… Добавь, как мама еще, что Господь Бог все устроит. Ну, ладно, поспи немного, а мне пора уходить.
Небо до самого горизонта было серым, когда он вышел на улицу, и черные тучи ползли с севера на юг. Риччо он увидел на дороге, тот радостным жестом приветствовал его. Одним прыжком приятель перемахнул через большую колдобину и оказался рядом с Чезаре.
— Ты что такой мрачный? Любимый кот издох? — пошутил он, заметив, что друг невесело смотрит.
— Угадал, — отрезал Чезаре и, не добавив больше ни слова, двинулся вперед по дороге.
— Чудак ты все-таки, — пожал плечами Риччо и, обиженный, тоже замкнулся в себе. Всю жизнь они дружили, а до конца он так и не мог понять характера друга, простого и честного парня, но как будто таящего что-то глубоко в душе.
