Энгус продолжал молчать, но невозможно было не почувствовать властную силу его мужской притягательности. Весь воздух был наполнен ею.
Очертания его лица, падавшие на лоб темные волосы, шрам над бровью, атлетически сложенное тело, воспоминания о его прикосновениях заставили ее дыхание участиться, а тело жаждать новых ласк. Она поняла вдруг, что, даже если запрется в своей спальне и ляжет в свою постель, эти ощущения вряд ли оставят ее в покое.
Доминика беспомощно разжала пальцы, и шаль скользнула на пол. Наконец Энгус заговорил, перебегая взглядом с ее волос то на губы, то на грудь:
— Мы можем решиться на это, Доминика, если только вы завтра утром не раскаетесь.
— Откуда мне знать, что будет утром?
Энгус улыбнулся, но его глаза остались серьезными.
— Если вы не уверены, давайте подождем до тех пор, пока.., ваша голова не прояснится. Спокойной ночи, моя дорогая.
Он немного помедлил и, не дождавшись ответа, широко улыбнулся — слишком растерянной и разочарованной выглядела Доминика. Он шагнул к ней и легко поцеловал ее в губы.
— Идите спать, — и с этими словами вышел.
Вечером в четверг Энгус позвонил ей домой и сказал, что не успевает на завтрашний ужин в шесть часов, но, если она возьмет такси и приедет в Ботанический сад, встретит ее там.
— Хорошо, — согласилась Доминика, надеясь, что разочарование в ее голосе звучит не слишком откровенно.
— Мне очень жаль, что так получилось, Доминика. Но, — продолжал он, — я должен лететь рано утром в Сингапур. Произошло кое-что непредвиденное, и до семи у меня весьма плотный график встреч.
— Ничего страшного, — бодро ответила Доминика. — Можно встретиться на набережной… Она назвала точное место.
— Хорошо. И может быть.., после концерта превратим обед в ужин?..
— Конечно. До встречи. — Она положила трубку и задумалась.
Утром в понедельник Доминика покинула «Лидком-Плейс» впопыхах. Заснула она только на рассвете, и так глубоко, что Энгусу пришлось несколько раз стучать в дверь, чтобы ее разбудить.
Доминика быстро приняла душ и, спустившись на кухню, обнаружила завтрак: ветчину, яичницу, тосты и крепкий чай. Сам Энгус тщательно побрился, его глаза жизнерадостно блестели, и весь его вид демонстрировал бодрость. Несомненно, он успел прогуляться на свежем утреннем ветерке.
А у Доминики под глазами залегли тени, она не успела накраситься, у нее ничего не нашлось, чтобы перехватить на затылке волосы, и платье на ней, естественно, было вчерашнее. И то, что это причиняло ей беспокойство, и ее страх опоздать на работу — все это его явно забавляло.
— Вы, Доминика, вряд ли жаворонок, насколько я могу судить. — Серые глаза весело блеснули.
— Ошибаетесь, — пробурчала она сердито, — и я по утрам бываю энергичной и веселой, но только не сегодня.
— Почему вы ничего не едите?
— Моя пищеварительная система еще не проснулась.
Энгус коротко рассмеялся и придвинул ее тарелку к себе.
— Попробуйте съесть хлеб с медом, — посоветовал он и принялся уплетать ее порцию яичницы с ветчиной.
Доминика уставилась на него.
— Это вы второй раз завтракаете или…
— Второй, — с готовностью согласился Энгус. У меня сегодня очень насыщенный день, и я терпеть не могу, когда что-то пропадает зря.
— Вы меня поражаете! Неужели вы все это способны съесть?
— Доминика… — Он, все еще смеясь, отложил нож и вилку. — А чего вы хотите? Чтобы я выбросил завтрак в ведро или.., целовал вас до тех пор, пока вы не посмотрите на мир веселее?
Она загадочно улыбнулась и принялась намазывать масло на хлеб.
— Побыстрее доедайте мой завтрак, пока я не передумала. — Она потянулась за медом. — Через пять минут я должна выезжать.
Доминика вернулась в настоящее и огляделась.
Она разговаривала по телефону в своей спальне с темно-розовыми обоями, таким же ковром на полу, покрывалом цвета спелой клубники на двуспальной кровати с горой подушек в разноцветных наволочках. Спинка кровати, тумбочки и трюмо были старинные, красного дерева, привезенные из «Лидком-Плейс», так же как висевшие на стенах картины и высокое зеркало в углу прихожей. На тумбочке среди книг лежали альбом для эскизов и несколько отточенных карандашей, потому что вдохновение часто посещало Доминику, когда она сидела в кровати, утопая в подушках.
Доминика поймала себя на том, что поглаживает свои руки, как это делал Энгус перед тем, как они расстались в понедельник.
— Будьте осторожны за рулем, — попросил он на прощанье.
И с этими словами вложил ей в ладонь роскошный бутон кремовой розы. Горло у Доминики сжалось, а к глазам подступили слезы, хотя она сумела удерживать их до тех пор, пока не села в машину и не поехала. Тогда пара слезинок все же скатилась по ее щекам. О чем были эти слезы?
Конечно, ответ на этот вопрос был однозначным.
Но готова ли она была признать, что с каждым днем влюбляется в Энгуса Кейра все сильнее?
Следующим теплым тихим вечером она сидела на набережной недалеко от здания Оперы. Энгус опаздывал.
Доминика надела длинную прямую черную юбку и темно-синюю рубашку с короткими рукавами.
Губы она накрасила алой помадой — это было единственное яркое пятно во всем ее лице, — волосы распустила, ноги обула в легкие кожаные туфли.
Мимо спешили на концерт люди, но летели минуты, а Энгус не появлялся. Постепенно людской поток поредел и иссяк, и Доминика почувствовала себя одинокой и забытой.
Но вот он показался! Остановился в нескольких шагах от нее, и, пока они молча смотрели друг на друга, Доминика почувствовала, как все начинается снова. Одного его присутствия было достаточно, чтобы она погрузилась в сладкие грезы. Все ее чувства оцепенели под воздействием его мужской силы и взгляда внимательных пепельно-серых глаз.
Энгус шагнул к ней и, протянув руку, провел кончиками пальцев по ее щеке и подбородку. Доминика зажмурилась, поцеловала его ладонь и уткнулась головой ему в живот. Они оставались так минуту или дольше, словно все между ними было уже сказано, а то, что не сказано, блекло перед этой душевной и физической близостью.
Ощущение близости стало еще сильнее, когда они после концерта рука об руку направились к его «рейпджроверу», зачарованные не столько музыкой Моцарта, сколько обществом друг друга.
По дороге к Доминике они говорили мало, и не успели войти в дверь, как бросились друг другу в объятия. Началось все с поцелуя, долгого и томительного, который постепенно перешел в поцелуй пьянящий и пылкий, опустошающе чувственный, ставший торжеством всего плотского.
Прерывисто дыша, Энгус нетерпеливо расстегнул и стянул с ее плеч темно-синюю блузку.
