Шон проник глубже и, не чувствуя более препятствий, начал наносить один удар за другим, бормоча и выкрикивая ее имя, слыша слова любви и страсти в ответ, пока экстаз и блаженные судороги не вырвали их окончательно из реального мира, вознося к вершинам наслаждения.
— Сирил, Сирил! Ах, Сирил… — бормотал он, обретая снова дар речи. — Ты волшебница, я ничего подобного не переживал… Погоди, а как же ты? Мне показалось, вначале я причинил тебе боль… Неужели потому, что был первым?..
Глаза Сирил против ее воли наполнились слезами — столько в его голосе было доверчивости, вины и робкой надежды на неосуществимое…
— Боже, как бы я хотела, чтобы это было впервые, Шон! Нет, ты не первый. Если тебе это так важно, то ты второй. — Она любовно и нежно провела пальцем по его губам.
— Второй? Но почему тогда ты…
— Шон, до этого вечера я занималась любовью с одним-единственным мужчиной… У нас были две встречи, это случилось давным-давно, когда я еще училась в университете. Но лучше бы этого не было! Насколько замечательно все вышло сейчас, настолько безобразно — тогда. Без тебя я никогда бы не узнала, что такое наслаждение возможно, слышишь, милый?
Лесть сработала: губы Шона непроизвольно расплылись в улыбке!
— Кстати, милый, а чего это ты лежишь? Неужели устал?
— Я?! — возмутился Шон. — Ах ты насмешница!..
Они до позднего вечера занимались любовью, приходили в себя, болтали, смеялись, шутливо бранились и снова занимались любовью…
Потом Сирил впала в дрему. Перышко, щекочущее ухо, разбудило ее. Когда она отмахнулась, ухо обхватили горячие губы.
— Милая, если ты не хочешь, чтобы я с голодухи съел это миленькое розовенькое ушко, вставай и приготовь поесть мужчине, у которого за плечами напряженный трудовой день.
— Мммм!.. Ухо? Только не это! Я слишком много денег растратила на сережки. — Зевнув, она поближе и поуютнее прильнула к большому, пышущему жаром телу.
— Сирил, разве ты не слышишь, как протестует мой желудок?
— Правда? А я думала, это ты урчишь от удовольствия, как киска… А что, разве тебе не хорошо и так? Мне, например, — очень.
— Мне тоже, но я боюсь, что еще полчаса — и я умру от голода.
— Ладно, уговорил. У тебя хватит сил продержаться, пока я приму душ?
— Только если ты разрешишь мне сэкономить горячую воду для муниципалитета.
— Каким образом?.. Ах да!.. Куда деваться, если ты такой настырный…
Через полчаса Сирил, свежая и умытая, оделась в домашнюю одежду, а Шон натянул на себя свои изрядно помятые джинсы и рубашку, наотрез отказавшись надевать обувь.
— Потом мучайся и снимай снова, — разъяснил он мотивы своего упрямства.
— И то правда, — согласилась Сирил, хихикнув. — Хоть в этом мы, женщины, счастливее вас: сбросить туфли — дело секунды.
И она пошла на кухню, чтобы вытащить из холодильника гигантский бифштекс — главное блюдо запланированного ею ужина.
— Да, пока не забыла, Шон: заполни, пожалуйста, пару бланков. Мне они нужны, чтобы отчитаться перед налоговой инспекцией за твои гонорары. Сейчас схожу за ними.
Сирил взбежала на чердак и в мастерской быстро откопала нужные бумаги.
Шон заполнял их, пока она жарила мясо, тушила в микроволновой печи овощи, шинковала салат из свежего шпината и спаржи с итальянской приправой.
Сварив напоследок — по рецепту Шона — кофе, Сирил гордо расставила блюда на кухонном столе.
— Ого, прямо слюнки текут! Я голоден как волк! — провозгласил Шон, бросив взгляд на свою тарелку.
Сирил расхохоталась.
— Да-да, я знаю, что это затертое сравнение, но нисколько не стыжусь его! — запальчиво заметил Шон.
— Боже, не в этом дело, Шон! Ты сейчас всего-навсего разрушил мое представление о тебе как об огромном золотогривом льве. — Она обвила его руками за шею, уткнувшись носом в свежевымытые влажно-рыжеватые волосы.
От него веяло свежим ароматом шампуня и крема после бритья. Чистый, стопроцентный, настоящий Шон Стивенс, рядом с которым хотелось во весь голос говорить о… любви.
— Все правильно — ты мне положила львиную долю бифштекса, — проворчал Шон. — Слава Богу, за плечами у меня напряженные трудовые выходные, а то бы пришлось беспокоиться об объеме талии.
— Ничего, есть масса способов сбросить лишний вес.
— Например?
— Например, бег трусцой по песчаному пляжу.
С воплем удовольствия Сирил увернулась от руки Шона, попытавшейся шлепнуть ее по заду. Потом, косясь на него и время от времени снова начиная хихикать, она умяла содержимое своей тарелки. Шон ел не отрывая от нее взгляда и тоже иногда громыхал, заходясь смехом.
Когда они поели, Сирил с небрежным видом взяла бланки, заполненные Шоном, и впилась в них глазами.
— Шон, у тебя докторский почерк, я ничего не могу разобрать, — посетовала она, вглядываясь в мелкую торопливую скоропись.
— Мне не терпелось поскорее сесть за стол, но если тебя это не устраивает, я перепишу все печатными буквами, — предложил он.
— Нет, я, конечно, разберусь, хоть это потребует некоторых усилий. Если бы учителя, учившие тебя писать, видели результат своего труда, они бы поседели.
— Они и без того были седыми, эти суровые леди, и кроме того обожали бить по рукам линейкой. Какой почерк после такого воспитания может быть у ученика? — засмеялся он.
— Шон О'Кейси Стивенс? — приподняла она брови, разобрав наконец почерк.
— Да, родители решили увековечить в моем имени девичью фамилию матери.
— Так вы родственники? — спросила Сирил, намекая на ирландского драматурга Шона О'Кейси.
— Насколько мне известно, они меня не усыновляли, — саркастически заметил Шон, но Сирил пропустила его выпад мимо ушей: ей вдруг стало стыдно за свою студенческую подколку.
Шон, разумеется, даже не понял ее литературной реминисценции. Какого черта она вообще начала играть с ним в литературные шарады? Разве ей не наплевать на разницу в их образовании и интеллектуальном багаже?
Увы, старые привычки, очевидно, умирают не сразу и в муках… Сирил долго жила, обожествляя своего талантливого отца, Джона Адамса, и свысока поглядывая на нежную, кроткую мать.
И лишь когда ей исполнилось семнадцать, Сирил, сложив воедино результаты своих жизненных наблюдений, поняла вдруг, что высокомерность отца проистекает из его стремления скрыть свою несостоятельность. Устыдившись, Сирил немедленно изменила отношение к матери, впервые обретя подобие взаимопонимания с нею.
Но полностью оценить безмерную интеллигентность матери Сирил смогла лишь после смерти отца. Пэгги Адамс, словно стряхнув с себя оцепенение, экстерном закончила среднюю школу, затем начала посещать курсы университета, а итогом этого чудесного преображения явилась встреча с замечательным человеком, ставшим вскоре ее вторым мужем.
