Голос Мартина оборвался на верхней ноте: он увидел Шона. Тот, отвернувшись, сидел на оттоманке и, обхватив колени, смотрел на огонь в камине.
— Что такое, Сирил?! — Взгляд Мартина перебегал от нее к Шону и обратно. Больше всего его, судя по всему, поразили их босые ноги.
Прежде чем Мартин успел перейти на брань, Сирил представила мужчин друг другу:
— Прошу любить и жаловать: Шон Стивенс! А это Мартин Коллинз, Шон!
Мартин, конечно, не знал, что видит перед собой всего лишь плотника, а если бы и знал, едва ли придал бы этому значение: не имеющий ни малейшего понятия об этикете, он был одинаково груб со всеми, кроме выгодных клиентов.
— Мартин заказал мне эскизы, которые мы делали, Шон… А Шон, Мартин, оказался настолько любезен, что согласился позировать мне, когда я не смогла связаться со своими постоянными натурщиками.
Шон лишь молча кивнул с дивана высокопоставленной конторской крысе.
— Ладно, — нетерпеливо сказал Мартин, — хватит телячьих нежностей и сантиментов. Где они?
— Секунду, я их принесу. Только не надо рвать и метать: эскизы готовы и дело в шляпе.
В мастерской Сирил торопливо переложила рисунки папиросной бумагой и начала уже завязывать папку, когда внезапная мысль заставила ее прыснуть. Она поняла вдруг, почему Шон не поднялся навстречу гостю: джинсы такие тесные, так плохо скрывают проявление мужской страсти…
Все еще улыбаясь, Сирил подняла валявшуюся на полу бумажку и взглянула на нее: «Светом чистоты озаряют мир ее черты…»
Нет, только не это! Безымянный поэт из зала суда, пленивший ее ум, как Шон пленил ее тело…
Вновь пребывая в состоянии неприятного раздвоения, Сирил поспешила вниз, не желая надолго оставлять Шона и Мартина вдвоем.
— Вот они, — сказала она, суя альбом Мартину в руки. — Дома у себя посмотришь, хорошо?
Подхватив бесцеремонного гостя под руку, она хотела тут же вывести его за порог, но Мартин вдруг уперся:
— Минуточку, золотце мое! Этот здоровяк заявил мне, что никогда раньше не работал натурщиком. Что ты пытаешься подсунуть мне? Нет, как хочешь, а я не уйду, пока не увижу всего своими глазами.
— Так-так, — пробормотал он, развязав тесемки и выкладывая листы на диван. — Хорошо… ну да…
Первыми шли работы, сделанные углем и мелом. Когда настала очередь пастели, из уст Мартина вырвался рев.
Сирил больше всего беспокоило, чтобы Шон не увидел ее рисунков — слишком откровенно проглядывало в них ее отношение к нему.
Мартин, что-то бормоча себе под нос, закончил просмотр, снова завязал папку и резко повернулся к Сирил:
— Не узнаю твой стиль, бэби! И вообще, ты ли это рисовала?
Он явно намекал на нечто большее, чем художественная манера, и… Уловив оскорбительный намек в его словах, Шон поднялся, расправил плечи — и в комнате сразу стало мало места.
— Вы получили, что вам надо, Коллинз? Или вам нужно что-то еще? — вежливо, но твердо поинтересовался Шон, надвигаясь на Мартина.
— Э-э… нет. Больше ничего. Все в ажуре. Мне надо будет поговорить с тобой, Сирил, — произнес Мартин, пытаясь выглянуть из-за большой фигуры Шона. Впервые в жизни Сирил видела, как он растерялся. — Не представляю, что скажет Гулар… Я ожидал совершенно другого…
Эти слова оказались последними: тяжелая дверь со стуком захлопнулась перед его носом.
Сирил стояла против камина, зачарованно смотрела на языки пламени и грела внезапно озябшие руки. Когда она повернула голову, Шон стоял сзади. Встревоженная непонятным выражением его лица, она обвила руками его шею, прижав лицо к его груди.
— Порядочный кусок дерьма, правда, Шон? — пробормотала она, предупреждая его слова.
— Какого черта ты работаешь на эту скотину, милая? — процедил он сквозь зубы, явно сдерживая себя.
— Я не работаю на него, милый! Я всего лишь иногда получаю от него заказы. Ты не поверишь, но эта конторская крыса разворачивает одну из самых изощренных рекламных кампаний в современной истории! И мое благополучие, к сожалению, сейчас во многом зависит от преуспевания этого типа. И знаешь, что самое удивительное? Его жена — одна из самых чудесных женщин, которых я когда-нибудь встречала! Не пойму, что она в нем нашла и как с ним живет, но она, судя по всему, абсолютно счастлива. Впрочем, и он отвечает ей тем же: он каждый вечер приходит домой — уникальная вещь для человека его рода деятельности.
— Сирил, — сказал Шон, ловя ее лицо в ладони. — Извини, что я поставил тебя в неловкое положение. Ты, как я понял, никогда не опускалась до панибратских отношений с натурщиком, и теперь этот Коллинз невесть что о тебе подумает. Если хочешь, я прямо сейчас могу уйти.
— О Господи, только не это! Ради Бога, останься, Шон! — Сирил стиснула его в руках, словно испугавшись потерять в следующее мгновение. — Да, я держала дистанцию в отношениях с ними, но они — это они, а ты — это ты, Шон. Неужели ты еще не понял, что сотворил? Пять лет меня давил этот кошмар, а ты пришел — и его не стало. И все благодаря тебе, милый! Не уходи и даже не говори об этом, слышишь?
— Конечно, слышу. И конечно же, не уйду, — грустной улыбкой отозвался Шон, целуя ее.
В зале поднялся легкий ропот, и судья Каррера ударом молотка восстановила порядок.
— Минутку, мистер Стерн, — сказала она, бросив взгляд в сторону адвоката. — Поясните. Вы желаете представить в качестве улики еще одну журнальную публикацию обвиняемого?
— Да, ваша честь, и не одну, но и все остальные тоже. Мне хотелось бы, чтобы председатель суда и присяжные воочию убедились в том, насколько обширна тематика публикаций доктора Кернса.
Как и публика в зале, Сирил чувствовала себя озадаченной: представленная суду статья Кернса не имела ничего общего с кристаллографией.
Адвокат доктора Кернса попросил время для выяснения вопроса и, быстро переговорив с клиентом, дал согласие обвиняемой стороны на ознакомление суда с содержанием публикации.
— Дело в том, — заметил мистер Барсон, возвращая ксерокопию приставу, — что я и сам предполагал представить высокому суду ряд работ своего подзащитного, так что должен поблагодарить адвоката истца за то, что он избавил меня от этой необходимости.
Дэниэл Стерн, однако, продолжал представлять суду одну за другой статьи, опубликованные в научных журналах, выходящих едва ли не во всех концах света. Эрудиция Кернса просто потрясала, он оказался настоящим гением. Однако Сирил никак не могла уяснить: понимает Дэниэл Стерн или нет, что такими действиями не столько помогает, сколько вредит своему клиенту?
Когда Стерн кинул на Сирил один из своих многозначительных взглядов, той захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Но она лишь еще сильнее вдавила тело в обивку сиденья, а потом, вспомнив, вытащила из кармана записку, подброшенную ей утром, и еще раз перечитала ее.
