— Киля! Тебе нельзя в такие игры играть.
Хм, вот в чём дело. Он изображает мою бабушку! Он решил за меня! Он — мой лечащий врач? Я молчу и не поворачиваю головы.
— Киля! Ты слышишь меня? Прекрати дуться!
Я молчу и не прекращаю. Тогда он садится ко мне на кровать, теребит плечо, потом затылок.
Я молчу, я — крепкий орешек! Но он пробирается мокрыми губами к моей шее, обнимает меня через одеяло.
— Ки-и-иля?
И я не могу молчать, отталкиваю его локтем:
— Кот! Я думал, ты мне друг, а ты… Отвянь от меня! Мне это важно, мне это нужно, а ты…
— Я не мог поступить по-другому! Тебе важно и нужно поноситься, а мне важно и нужно, чтобы ты жив был.
— С чего ты решил, что игра для меня смертельно опасна?
— Если даже обычный комический футбол довёл тебя до приступа, то здесь!.. Это я могу тебя пощадить, сделать вид, что не увидел, не погнаться, поддаться! А дети нет! Они не дадут спуску!
— Значит, ты поговорил с Ольгой Петровной…
— Да. И не только с ней. Я поговорил с Бэлой Константиновной. Она тоже против.
Чёрт! Это уже серьёзно. Какого хрена он лезет в мою жизнь, лишает меня желаний?
— Ты хочешь, чтобы я провёл оставшееся мне время взаперти? Ты не понимаешь! Жизнь с капельницей — не жизнь. Я только тут почувствовал себя полноценным человеком, а ты… А ты хочешь отобрать у меня её, запереть, отодвинуть от свободы, от движения… Я не хочу так! Ты не можешь мне указывать, ты…
И он перебивает меня:
— Я люблю тебя.
Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну зачем он это? Затем, чтобы заставить меня отказаться от игры? У меня начало стучать сердце. Зачем это говорить-то?! Блин! Я должен остановить его!
— Это твои проблемы, — я решил, что так будет эффективно.
— Да, я знаю. Это мои проблемы. Я даже догадываюсь, что я тебе нужен был, чтобы испытать нечто новое, поэкспериментировать со своим телом. Я в качестве имитации любви. Ну и пусть!
И пусть? Его это не задело? Ему не может быть всё равно! Любовь ведь требует взаимности, без взаимности-то больно! Я наконец-то поворачиваюсь к Коту, смотрю в его глаза:
— Саня, оставь меня. Я уже всё решил, у меня осталось всего четыре дня… Уже даже меньше, не порти мне их, а? Зачем ты всё это начал?
— Нет, не четыре дня! Тебе сделают операцию, ты будешь жить долго. Пусть даже не со мной!
— Операцию? Что ты знаешь об этом?
— Всё! Я деньги достал!
— Что-о-о?
— Ты только не психуй! После смены можно ехать во Франкфурт.
— И откуда у тебя деньги?
— У меня есть друзья, богатые, я попросил…
— А отдавать?
— Это моё дело!
— Нет. Это не твоё дело! Зачем ты вообще в это влез? Ты искал деньги, не спросив меня! — я начинаю орать.
— Не психуй! Я — взрослый человек. Я способен взять на себя ответственность. Я решил тебе помочь, потому что ты сам только губишь себя! — он тоже орёт.
— Но просить деньги! Как их отдавать? Ты не можешь расплачиваться за меня! Это ты сейчас говоришь о любви, а потом я буду тебе в тягость! А долги нужно будет отдавать!
— Ты не будешь мне в тягость, и отдавать я ничего не буду!
— Что это за богатые друзья-меценаты?
— Есть такие. Тебе нужно этим воспользоваться!
Я заглох. Почему-то и воспитки не реагируют на наши крики. Конечно, нужно воспользоваться! Это будет великой глупостью, если я гордо откажусь. Но что-то здесь не то! Он за один день выходного нашёл столько денег? Хм, причём вызнал, что именно во Франкфурт нужно ехать. Неужели ему сказала это тётя Бэла?
— Кот, хватит базаров. Я подумаю.
— Откажись от игры!
— Нет.
— Блин, упрямая килька!
— Кот, спасибо тебе…
— Можно я к тебе залезу?
— Экспериментировать?
— Пусть! Я только полежать…
И он забирается ко мне под одеяло.
Кот
Разъярённая Килька не отталкивает меня. В одной кровати восхитительно тесно, обнимаю его тельце, прижимаюсь губами к его лбу. А Киля тычется мне в шею, его ладони на спине, его нога между моих ног. Не верю ему, не верю его равнодушию. Вот он тут, отдаётся мне и доверяется. Он не может бороться с собой. И он хочет быть со мной. И он хочет жить. Дни считает. Дни жизни или дни до расставания… со мной? Целую его, как-то горько получается. Но кроме поцелуев ничего не будет! Нельзя, он и так психованный.
Так и спим обнявшись, душно прижимаясь друг к другу. Вечерний разговор замяли, утром ведём так, как будто его и не было. Килька демонстрирует мне, как неприлично порвал штаны на футболе и какую он намерен нацепить заплатку. После зарядки весело пьём кофе. Вдруг звонок килькиного телефона. Он берёт трубку и вскликивает:
— О! Бабуленция!.. Алле! Ваш внук на связи!
— …
— Всё нормально! Высыпаюсь, наедаюсь, толстею, хорошею!
— …
— Баб, ну некогда мне звонить! Тут дел много… Забыл, извини…
— …
Вдруг Килька поднимает на меня глаза, и они из озорных стремительно превращаются в осуждающие. Килька слушает Анну Андреевну и смотрит на меня, нехорошо смотрит.
— Хорошо, я ему передам!
— …
— Да, я уже понял, он настоящий друг.
—
— Хорошо, я его буду слушать. Я не курю, он у меня отобрал все сигареты!
— …
— Звонили из клиники? Уже?
— …
— Бабуля, а кто оплатил?
Я вырываю трубку из его рук! Мы ведь не договаривались с Анной Андреевной не рассказывать Киле ни о чём. Я понял, что она сейчас всё ему расскажет. Уже рассказала.
— Анна Андреевна, это я, Саша! — Килька начинает вырывать трубку из моих рук, я уворачиваюсь, вскакиваю на кровать, на стол, на другую кровать, он за мной, — У нас всё хорошо! Вы говорите, что из Франкфурта звонили?
— Сашенька, мне ведь Макаров звонил, сказал, чтобы я приготовила для Максимки все вещи! Саша, а Максим-то не знает, что ли?
Максим тем временем тянется за телефоном, висит на мне, но это — не весёлая игра, в его глазах остервенение и даже злость.
— Он не знает. Но он поедет. Вы приготовьте ему всё!
— Саша, значит, ему не говорить, что это отец?
— Ни в коем случае…
— Хорошо. Ну, я соберу всё! Максим-то где там?
— Он убежал, его дети позвали…
— Ну, ладно, всего хорошего вам…
Я нажимаю отбой. Стоим на кровати, Килька дышит тяжело и говорит зло:
— Колись, Кот, ты взял деньги у этого ублюдка?
— У какого?
— Не надо только разыгрывать из себя невинность! Ты был у моей бабушки, а не у своих друзей! Значит, и деньги лежали где-то поблизости!
— Нет.
— Ты врёшь!
— Думай, что хочешь!
— Я никуда не поеду!
— А я скручу тебя и увезу силой!
— Это невозможно, спешу тебя огорчить. Я должен подписать согласие на операцию, а этого не будет, если деньги от Макарова.
И на этом моменте в комнату забегают дети.
— Там дежурные пришли, на завтрак пора!
И вновь мы в ссоре. Он не разговаривает со мной целый день. За приёмами пищи даже не смотрит в мою сторону. Не идёт в бассейн, когда я позвал. Вечером они идут отрядом готовить место для игры. Нам тоже приходится это делать. Я прячу наш клад: помещаю коробку в мешок, кладу в неё кроме пиастров камень потяжелее и опускаю под воду маленького прудика, почти лужи, что на нашей территории. Рядом ориентир — камень. Мы придумываем «клады-обманки», чтобы сбить противника с толку. Один в дупло дерева, другой подвешиваем в сетку внутри малинника. Распределяем роли, договариваемся о тактике. Как я и думал, первая же идея поймать их капитана в плен, «пытать» и выведать, где клад. Я против! Но дети меня почти не слышат, я же не могу им сказать о болезни Кильки!
Остаток дня проводим, пришивая на одежду погоны — мы красные, они белые. А дальше вообще капец — Килька не приходит ночевать! Жду его до двух ночи! Потом иду искать. Рыскаю по всем отрядам, большинство вожатых уже спит! Когда прихожу к Ксюхе в 3 отряд, вижу там Серёгу, который намылился ночевать здесь.
— А на твоём месте кто? Вместе с Борюсиком?
— Н-не знаю…
Чешу в шестнадцатый отряд. У них закрыто! Барабаню по двери, открывает сонный Борюсик, отодвигаю его, и, точно, на Серёгиной кровати лежит Килька.
