Мы выходим на крыльцо. С заходом солнца полуденная жара спала и теперь я и моя обгоревшая кожа откровенно наслаждаемся долгожданной прохладой.
— Спит? — спрашивает Роберт, когда я в очередной раз смотрю в телефон.
— Даже не шевелится. — Я разворачиваю к нему экран в подтверждение своих слов. — Она обычно жуткая непоседа: за ночь может раз по тридцать перевернуться. И ноги обожает на меня закидывать.
— Есть в кого.
Я с подозрением приподнимаю брови. И в кого же?
— В единственный раз когда мы с тобой вместе ночевали, я проснулся утром с твоими пятками на животе, — поясняет Роберт с нескрываемым удовольствием.
— Серьезно? — выкашливаю я с неловким смешком. — Я такого не помню.
И тем более удивительно, что это помнит он. Целых шесть лет прошло. Хотя если мои ноги оставили после себя шрамы — это все объясняет.
Какое-то время, совсем недолго, мы идем в тишине. Я позволяю ветру трепать волосы, приклеивая их к губам, и с наслаждением вдыхаю солоноватый воздух. Роберт вышагивает рядом, делая это очень медленно. Кажется, мы оба не хотим торопиться.
— Отсюда море видно, — я указываю на проплешину посреди растущих вдоль дороги деревьев. — Давай остановимся ненадолго. Хочу фотографию сделать. Луна так красиво в воде отражается.
— Вспышку выключи, — подсказывает Роберт, когда я направляю телефон в темноту. — Здесь нужен ночной режим.
Незаметно пошевелив ртом, чтобы его передразнить, я регулирую настройки камеры и жму «сфотографировать». Результат приводит меня в восторг: ну наконец-то! Не снимок, а настоящее произведение искусства: взлохмаченные тени деревьев, расступившись, открывают темную гладь воды, а на ней стелится длинная серебряная дорожка.
— Смотри, — я оттягиваю экран подальше, чтобы похвастаться удачной фотографией. — Прямо обои на рабочий стол.
— Красота неописуемая, — звучит прямо за моей шеей.
Я затаиваю дыхание. Сердце в груди бултыхается, словно шарик на веревочке, и бешено тарахтит. Роберт совсем близко стоит.
— Надо еще фильтрами поиграть, — мне едва удается разлеплять онемевшие губы. — Интересно может получиться.
Рот распахивается в беззвучном выдохе. Роберт прижимается ко мне сзади и опускает руки на талию.
— Не против? — его голос, глухой, немного щекочущий, касается моей ушной раковины.
Кивнув, я как полная идиотка продолжаю удерживать телефон в вытянутой руке. Кровь циркулирует по телу со сверхзвуковой скоростью, вернуть размеренное дыхание тоже не получается. Просто он горячий такой и пахнет завораживающе. Аж голова идет кругом.
О таком развитии событий я себе думать запрещала, но сейчас стою и понимаю, что отшутиться как обычно или сыграть в недотрогу не смогу. Слишком сильно искушение. Море, ветер, гул в теле и Роберт как назло такой… Даже слова подобрать не могу… Красивый, плечистый, с юмором, обаятельный — все не то… Тут должно быть другое какое-то слово (слово 18+ — ахахахаха-прим. автора)
— Можно уже опустить, — с этими словами Роберт тянет меня за локоть и забирает телефон. Ослабшая рука безвольно повисает вдоль тела, но через секунду оказывается припаяна к моей талии его здоровенной ладонью.
Глубоко вздохнув, я мягко высвобождаю кисть и завожу ее себе за плечо. Потираю его шершавую щеку, скольжу выше и пробегаюсь по волосам. Улыбаюсь, когда ощущаю теплое касание губ на запястье. О последствиях подумаю завтра. Сейчас слишком хорошо.
23
Я даже не уверена, сама я поворачиваюсь к нему, либо же Роберт помогает мне это сделать. Такая уж я: не умею довольствоваться малым. Всему виной это курортное солнце, прогревшее меня изнутри, и несколько часов наедине. Мои защитные барьеры официально пали.
— Ну и чего ты улыбаешься? — шепчу я, тщетно пытаясь приглушить свою собственную улыбку.
— А как рядом с тобой не улыбаться? — хрипловато отвечает Роберт, касаясь большим пальцем моей щеки. — Невозможно.
Я прикрываю глаза, чтобы не ослепнуть от лунный бликов, отражающихся в его зрачках, и не открывая, тянусь вверх. Когда оборонительные ворота сломаны, я не умею ждать нападения, а бросаюсь в сражение первой.
От соприкосновения с влажным и горячим кожу бьет током, а в ноздри проникает такой знакомый и теперь стократно усилившийся запах соблазна и терпкого одеколона. Я даже на мгновение не сомневаюсь в своем решении. Хочется ощутить все это в полной мере. Впитать кожей, почувствовать небом и жадно проглотить прямо здесь, под этой огромной луной, в арке из расступившихся деревьев.
Я давно не целовалась вот так — дрожа от нетерпения, по-настоящему. Когда не можешь сдержать шумных вздохов-предателей, выдающих первобытный отклик, когда важен именно он сам, этот поцелуй, а не то, что за ним последует.
Этот момент как и тот снимок, ради которого мы здесь остановились — в нем удачно совпало все, включая мужские ладони, которые с правильным нажимом удерживают мою талию. Все-таки в маленьких руках нет шанса почувствовать себя дюймовочкой. А я сейчас ею именно такой себя и чувствую. Впервые за долгое время я не пробивная мама девочки дошкольной возраста, готовая. остановить на скаку табун лошадей, а воздушная фея в развевающемся от ветра платье, которая создана для вот таких идеальных поцелуев под луной.
— Ну и как? — с улыбкой спрашиваю я, мягко упираюсь ладонями Роберту в грудь.
— Десять из пяти, — с хриплым смешком отвечает он, сильнее подминая мою талию.
Шутливо поморщившись, я тру подбородок.
— А мне придется снизить балл за щетину. Теперь-то кожа точно облезет.
— Извини, но тут я бессилен — за день отрастает. Могу исправиться утром.
Закусив губу, я с улыбкой склоняю голову в бок — забытый признак кокетства.
— Какой ты самонадеянный, Робсон.
И даже впервые позволила себе его назвать так, как его близкие друзья называют. Пусть поцелуй и прервался, но я продолжаю чувствовать себя всемогущей феей.
— Робсон? — он шутливо приподнимает брови. — По утрам я начисто бреюсь — к этому сказал.
— Врешь.
— Вру, — без улыбки подтверждает он.
Устремленные на меня глаза под густыми загнутыми ресницами — точно такими же как у Поли, — с новой силой забирают меня в плен. Хочется снова зажмуриться и повторить недавнее движение: потянуться вперед, чтобы ощутить во рту вкус его поцелуя. Но я твердо знаю, что во второй раз это станет как раз тем самым — прелюдией к чему-то большему, а потому усилием воли заставляю себя отвести взгляд и сказать правильное:
— Пойдем в отель. Уже поздно.
Роберт еще несколько секунд продолжает на меня смотреть, вынуждая вглядываться в темноту до тех пор, пока прохлада на пояснице не сигнализирует о том, что он меня отпустил.
Становится необъяснимо пусто, но ровно до того момента, как моя ладонь не оказывается внутри его. Улыбнувшись, я едва заметно сжимаю пальцы в знак признательности. Хорошо, что так. Хочется еще немного побыть феей.
В уютном молчании мы проходим с десяток метров. Несмотря на размеренный шаг и обилие кислорода, сердце продолжает неровно стучать, и я начинаю подозревать у себя аллергию на его дорогущий одеколон.
— Полинку наверное нужно будет в кровать переложить? — внезапно предполагает Роберт.
— Да. Но я и сама могу справиться.
— Мне разрешишь помочь?
Сощурившись, я поворачиваюсь к нему. Смотрит с улыбкой, но настаивать точно не будет. Наверное, поэтому шесть лет назад я без раздумий за ним пошла. Потому что Роберт умеет относится с уважением.
— Разрешу, — говорю я с запинкой. — Только ее на руки нужно по-особому брать. Она терпеть не может, когда ее прижимают к себе животом.
24
Роберт
В номер мы заходим максимально беззвучно, но Рада все равно прикладывает палец к губам, прося быть тише. Эти пара недель, проведенных с ними, навели меня на мысль о том, что родительство все же предполагает наличие суперспособностей: суперпамять, супервнимание, умение находиться сразу в нескольких местах одновременно и навык двигаться как ниндзя.
