Дома я долго стояла под душем, смывая послевкусие долгого дня, зато спала отлично и наутро чувствовала себя как всегда: бодрой, энергичной, готовой сворачивать горы.
Ванька Драконов на уроке сидел тихо, словно ему пошептали. Подозреваю, отец поговорил с ним по душам. Но подобные затишья – перед бурей. Сидел он мрачный, кусал губы и сопел, яростно черкая ручкой в тетради. Но когда прошлась по классу, проверяя, как мой 6-А справился с заданием, никаких фигвамов у Драконова не обнаружила. Он наконец-то дописал упражнение до конца. С ошибками, но явно старался.
– Молодец, – похвалила и машинально хотела погладить по голове, как я с другими детишками делала. Есть у меня эта привычка – прикасаться, поощряя. Драконов дёрнулся от меня, как чёрт от ладана и зыркнул глазищами так, что я руку за спину спрятала. Лучше, конечно, его не трогать, не нарушать хрупкое перемирие.
Но рано я радовалась: после шестого урока меня снова позвал глас Зевса-громовержца. Головомойка по средам – это становится традицией. Небось Дракониха прилетела – дым из ноздрей. Но я ошиблась.
– Вот, полюбуйтесь, Варвара Андреевна, – шевелит клочковатыми бровями Лев Моисеевич, – ваши ученики устроили драку посреди урока. Молодую учительницу до истерики довели. Травмировали вашу коллегу, между прочим.
На слове «травмировали» я зависла. Они что, бедной географичке нос разбили? Или фингал под глаз поставили?
– Ваня, Егор, что случилось? – сверлю взглядом Драконова и Михайловича. Фамилия у него такая. Михайло̀вич. Он ещё без конца повторяет для тех, кто путает: «Я не Миха̀йлович, а Михайло̀вич! Это не отчество, а фамилия!».
– А что Егор, что как сразу, так Егор? – голос Михайловича даёт петуха, срывается в подвизгивание, отчего становится смешно, и очень тяжело удержать губы на месте. Лев Моисеевич закашлялся. Видимо, тоже проняло.
– Что вы опять натворили? – цежу сквозь зубы.
– Подрались ваши орлы. Прошу, Варвара Андреевна разобраться в ситуации и принять меры, – директор вперил суровый взгляд в провинившихся и приказал: – Вышли за дверь и ждите классного руководителя.
Сейчас Лев Моисеевич повоспитывает меня тет-а-тет. Готовлюсь кивать, а сама киплю: как хорошо всё шло, нет, в конце дня им нужно было подраться.
– Вот что, Варвара Андреевна. Вы там горячку не порите. Сами знаете, какие дети у нас учатся. У Драконова уже и мать, и отец побывали в школе – видите, как ребёнком интересуются? Так что повторно не дёргайте. Разберитесь самостоятельно, что они там не поделили.
– А как же травмированная коллега?
– Пара синяков на голени? Думаю, выживет. Учитель приходит работать с детьми. Должен быть готов ко всему. К тому же, ей тоже минус: не смогла дисциплину на уроке удержать.
Всё, Зевс сел на своего конька и минут пять красочно живописал, как нам повезло работать в образцово-показательной гимназии, где учатся чудные (с ударением не первый слог) дети.
Получив наставление и «отцовское» благословение, с каменным лицом выхожу из кабинета. Егор и Ванька сидят по разным углам в приёмной.
– Они и тут чуть не сцепились, – ябедничает секретарь Наташа. Но она девочка боевая, у неё не забалуешь. За шкирку – и в разные углы развела.
– За мной! – командую коротко и, не глядя, возвращаюсь в класс. Будь они постарше – уверена – сбежали бы. Но сейчас плетутся за мной, обречённые на экзекуцию.
Я усаживаю их за первые парты на разных рядах и пытаюсь имитировать жёсткий директорский взгляд. Два взъерошенных воробья. Рыжий и брюнет передо мной. Заразы мелкие.
– Ну?! – рыкнула грозно, аж стены задрожали и заметалось эхо в пустом классе.
Ванька лишь зыркнул и поплотнее сжал губы. Этот ничего не скажет – плавали, знаем.
– Он первый начал! – заныл на одной ноте Михайлович. – Я всего лишь сказал, а он – драться!
Кто что сказал и почему завязалась драка, я так и не успела узнать: после вежливого стука дверь отворилась.
– Варя, – позвал меня знакомый голос. Хорошо, что я сидела. А то б упала. Что это ещё за новости?
– А это Варькин женишок! – злобно выдал Ванька. Мой двоюродный брат, понял?
Варькин?.. Господи, я так ничему их не научу.
– Значит так. Наказаны. Неделю моете полы в классе. Вдвоём. Под моим присмотром. А кто не доволен – родителей в школу. И подумайте над своим поведением. Будете скандалить или кулаками махать – штрафные санкции продлятся на неопределённое время. Спортзал будете мыть. С Владимиром Петровичем я договорюсь.
Что я несу? Что я несу?.. Но эта парочка, кажется, обрадовалась. Переглянулись. Кивнули. И пулей из класса.
– Как ты с ними… – Сергей Александрович смотрит на закрывшуюся за пацанами дверь. – Знал бы, Варя, что ты такая серьёзная и грозная, давно бы женился.
– Сергей Александрович… – пытаюсь на ходу сообразить, что сказать ему и как себя вести.
– Сергей, Варя. Можно Серёжа.
Я шумно выдыхаю воздух.
– Мне надо привыкнуть, – честно признаюсь в планке, через которую сложно переступить.
– Тогда зови меня Шорох, пока адаптируешься, – он улыбается так, что у меня сердце в груди останавливается на миг. Я успела забыть, насколько он притягателен. От бывшего Шороха в нём разве что улыбка и глаза те же. А так он и вырос, и возмужал, и… стал ещё красивее, чем я помню.
– И на «ты», Варя, пожалуйста. А то чувствую себя стариком. Пообедаем? Ты, наверное, голодна.
– Да, – киваю в ответ. – Подожди меня здесь. Я быстро. Журнал отнесу да оденусь.
За дверьми, как часовой, торчит Ванька. Сюрприз.
– Ты хочешь что-то сказать мне, Ваня? – присаживаюсь на корточки и пытаюсь заглянуть мальчишке в глаза. Ванька отрицательно мотает головой. – Тебе домой пора, – поправляю всклокоченные волосы, но он вырывается.
– Хочу с вами, – заявляет этот кусок вечного беспокойства. – За мной не приехали! – и в голосе у него такое торжество, что впору свечи зажигать на именинном торте. – А потом Серж меня домой отвезёт.
– Ну, хорошо, – вздыхаю. – Беги, одевайся. А я поговорю с Сергеем Александровичем. Мы что-нибудь придумаем.
Господин Шорох был немного шокирован, но, помявшись, ничего не сказал. Да пусть бы попробовал. Раз уж так получилось, я Ваньку
