Ни есть, ни пить, ни спать. Всё, что я хочу, это обнять свою дочь.
— Это я уже сто раз слышала за сегодня, — констатирует Майя. — Тем более я не спрашиваю, что ты там хочешь. Пей.
Подношу чашку к носу. Не самый приятный запах.
— Так. Нечего мне тут нюхать. Зажала нос и выпила. — В ком-то явно пропадают командирские качества.
— Май… — жалобно смотрю на подругу, но это её не трогает.
— Я уже тридцать лет как Майя. Терпеть не могу своё имя.
— Тридцать один, — поправляю. — И имя очень красивое.
— Ты ещё секунды посчитай, умная ты наша, — ворчит на меня Майка. — Я тебе в комнате постелила, или ты здесь будешь спать?
— Мне и здесь хорошо. Я не буду спать.
— Ага-ага. Не будет она, — хмыкает скептически. — Так, подушка у тебя есть, — суетится подруга. — Сейчас принесу одеяло.
— Не надо. Мне пледа хватит. И твоего медведя.
Обнимаю вместо Насти Майкиного плюшевого полутораметрового медведя.
— А ну да. Макс клёвый, — усмехается Майя.
Макс — это она про медведя.
— Теперь я понимаю, почему Настя его так любит, — утыкаю нос в Макса и всхлипываю, вспомнив про дочь. Как она там?
— Эй, ты чего? — Майка садится рядом и обнимает меня за плечи. — Ясь, ведь всё хорошо. Уже всё позади! Пару дней наша Настёнка выдержит. Главное, чтобы врачи её выдержали, — подшучивает беззлобно. — Ты, кстати, не узнавала, откуда деньги?
— Нет, Май. Не до них мне было. Хотела позвонить Олегу, но не стала.
— И правильно сделала, что не стала. У него тоже телефон есть, если что. Если, конечно, его мамзель и телефон не утопила, — хрюкает Майка. — Кстати, что-то «видеорепортажа» с острова я сегодня не видела.
— Май, оно тебе надо? — качаю головой, наблюдая, как подруга листает новости.
— Конечно, надо! Мне бы только твоего благоверного в кадре поймать.
— Зачем?
— Так. — Майя беспечно пожимает плечами. — Для истории. Чтобы в нос ему сунуть, когда он оправдываться будет.
— Не будет он оправдываться. Он даже не позвонил, чтобы узнать, как всё прошло, — произношу холодным тоном.
— Некогда ему. Ныряет он. Кольцо ищет, которое его лахудра утопила. А то на новое-то денег нет. Как бедненькая Аделина без кольца будет? Не представляю, — зло язвит Майка. — Это же как голой ходить.
Ни Олег, ни свекровь не позвонили, чтобы узнать, как прошла Настина операция. Однако на следующий день мне позвонил Пётр Николаевич, отец Олега, и для него оказалось большой новостью, что мы с Настей остались одни.
— А Олег где? — спрашивает свёкор.
— Он уехал отдыхать, Пётр Николаевич.
— Что значит, отдыхать, когда у дочери такая серьёзная операция? — выговаривает мне, как будто это я чемодан его сыну собирала.
— Об этом вам лучше спросить у него, — уклоняюсь от ответа.
— Хорошо. Я с ним поговорю, — обещает.
Честно говоря, моё настроение от этого звонка нисколько не портится. Я просто про него забываю. Перед этим мне звонили из клиники и сказали, что Настю перевели в отдельную палату, и теперь я могу с ней находиться. Это всё, что сейчас имеет для меня значение.
Пакет с моими вещами собран уже давно, поэтому я быстро, насколько позволяет общественный транспорт, еду к своей дочке. Подписываю пропуск, надеваю сменную обувь и халат и поднимаюсь на лифте в отделение. Мне кажется, что лифт едет как специально медленно, настолько я нетерпелива.
У дежурной медсестры на посту уточняю в какую палату перевели мою дочь, иду быстрым бесшумным шагом, чуть ли не бегу. Перед самой палатой сбавляю шаг и останавливаюсь, различая голоса.
— Я перед операцией загадала желание, — хрипит моя девочка. Её голосочек я не перепутаю ни с каким другим.
Заглядываю в палату. Свою малышку я не вижу, её загораживает собой мужчина в белом халате. Он сидит ко мне спиной и разговаривает с Настей.
— Да? И какое? — спрашивает мою дочь.
Я тоже хочу знать, какое желание она загадала, поэтому не спешу заходить в палату.
— Когда я вырасту, то заработаю много денег и поеду с мамой на настоящий остров. Ху-кет называется, — доносится до меня желание Насти, вышибая весь воздух из моих лёгких.
От подслушанных слов в груди всё сжимается, а в глазах предательски начинает щипать. Надо войти, но я стою, застыв на месте.
— Папа туда поехал, а нас с мамой бросил, — жалуется доктору моя маленькая ябеда.
Вот и верь после этого, что дети ничего не чувствуют и ничего не понимают.
— Обязательно поедешь, — слышу ответ, произнесённый такой знакомой интонацией, что я не мигая смотрю на мужскую спину.
Словно почувствовав моё внимание, мужчина поворачивается, и я встречаюсь взглядом с тем, кого приняла за доктора.
Рядом с моей дочерью, на том месте, где, по-хорошему, должен бы находиться Настин отец, сидит тот, кого здесь никак не может быть. Не должно быть.
Глазами цвета тёмной карамели на меня смотрит моё прошлое.
— Что ты здесь делаешь? — хочу спросить, но губы не слушаются.
— А вот и твоя мама. — Алан первый приходит в себя, встаёт и отходит немного в сторону, чтобы Настя могла меня видеть.
— Мам, — бальзамом на моё сердце льются самые волшебные в этом мире звуки, и всё вокруг просто перестаёт существовать.
Бросаюсь к своей малышке, чтобы она, не дай бог, не сделала никаких резких движений. Но моя егоза лежит совершенно спокойно и лишь немного приподнимает пальчики в знак приветствия. К её худенькой руке тянется капельница, но других проводов уже намного меньше.
— Как ты? — выдыхаю вопрос, осторожно касаясь её пальчиков. Мне просто необходимо хотя бы дотронуться, пока я не могу её обнять.
Как же я тосковала по своей кровиночке эти долгие два дня и три ночи, показавшиеся мне бесконечными.
— Хорошо. Дядя Лёва сказал, что мне скоро можно будет вставать, — голосок моей крошки звучит чуть хрипло.
— Конечно, — моих губ касается слабая улыбка. — Потерпи немножечко, — прошу её и улавливаю едва заметное движение со стороны. Улыбка сходит с моего лица, и я поворачиваюсь к Мир-Алиеву.
Сейчас он не похож на того Алана, которого мы встретили неделю назад в парке. Его взгляд не такой острый, скорее даже наоборот, долгий и глубокий, но я всё равно не понимаю, что Алан здесь делает.
— Как ты здесь оказался? — задаю вопрос, а в моих мыслях мелькает совершенно невозможное предположение.
— У тебя замечательная дочь, Яся, — уходит от ответа.
— Алан! — давлю интонацией и впиваюсь в такие знакомые, такие когда-то родные глаза.
— Проходил мимо, решил поздороваться. — Мир-Алиев лёгким наклоном головы показывает на Настю, но сам
