и, сказав “кавалеру”, что отлучусь в дамскую комнату, поспешила уйти из зала. Вместо дамской комнаты я направилась в кабинет тёти.
Практически влетев к ней, я бросила сумочку на диван, уселась в него сама и заявила родственнице:
Тётушка сидела в своём рабочем кресле в расслабленной позе и потягивала из бокала вино.
— Ну не такой уж и противный, — засмеялась она и пригубила вино.
— Правильно, не противный. Отвратительный! Всё, с меня хватит. Под камерами я помелькала с ним достаточно. Теперь хочу уйти!
— Раздевайся.
Глава 9
Я посмотрела на своё красивое кремового цвета платье и непонимающе спросила:
— Зачем?
— Чтобы другой наряд надеть. Что я, зря его купила что ли?
Вспомнив про красное платье с открытой спиной, я вытаращила на родственницу испуганные глаза.
— Не-е-е-ет, — протянула я.
— Да-а-а-а, — тоже протянула она, улыбнувшись, и добавила: — Наденешь, и будешь танцевать танго, как раз конкурс на подходе.
— Чего?! — вскрикнула я, вскочив с дивана.
— Только не ври, что танцевать не умеешь. Умеешь, я видела.
— Когда это? — опешила я, так как искренне считала, что меня никто не видел, когда танцевала у тётушки дома.
— Три дня назад. Я свою квартиру недавно видеокамерами напичкала, а то подозрения возникли, что крыса завелась.
— А не проще было кошку завести? — спросила я, удивившись. Мне и в голову не могло прийти, что ради того, чтобы увидеть крысу — надо камеры ставить.
— Ах-ха-ха! — засмеялась Галина. — Ну ты и деревня всё-таки. «Крыса» — это образно. Вещи у меня пропадать стали. Я уж и не знала на кого думать. Доступ в квартиру почти одновременно три новых человека имели: ты, приходящая прислуга и Гоша. Кстати, хорошо ты ему по роже съездила, молодец! Моя порода.
Мне стало стыдно, что не сразу сообразила про «крысу», и тут же стало не по себе, что была у родной тётки под подозрением, и она следила за мной. Хотя её можно понять, она ведь меня плохо знала. Зато Гошу своего быстро разглядела.
— И кто всё-таки крыса? — спросила я, хотя ответ сам собой напрашивался.
— А догадайся!
На всякий случай, чтобы не быть голословной, я воспроизвела в памяти приходящую прислугу — милая женщина лет сорока пяти, всегда приветливая, скромная. Да и тётя из агенства её наняла, а туда, думаю, кого попало не берут, уж биографию-то точно проверяют.
— Гоша? — высказала я первоначальное предположение.
Тётушка подняла руки и громко щёлкнула пальцами.
— Он — гадёныш! Да, ты сумки свои ещё не разбирала?
— Нет, — ответила я, нахмурившись. К чему это она? Обратно что ли позвать хочет?
— Когда начнёшь разбирать, поройся в подкладке одной из них, там сюрприз имеется.
— В смысле? — всё-ещё не понимала я, хотя подозрение уже возникло, что Гоша мне подлянку решил напоследок сделать.
— В коромысле! — почему-то рассердилась Галя. — Мы про Гошечку с тобой говорим, чтоб он поносом изошёл, змей трёхголовый. А ты чего тупишь-то сегодня? Ладно, спишу на волнение, — более спокойным тоном добавила она. — Браслет у меня золотой с бриллиантами пропал. Смекаешь?
Представив, что этот браслет и есть «сюрприз», я снова испуганно вытаращилась на родственницу и произнесла:
— Да ладно!
— Ну вот, можешь соображать, когда захочешь, ха-ха! — начала смеяться тётя и вдруг закашлялась.
Я в растерянности подошла к ней.
— Галь, что с тобой? На помощь позвать?
Тётушка отрицательно замотала головой, показав мне ладонью знак «стоп», она отпила из бокала вино и только после этого смогла глубоко вдохнуть. Затем она утёрла прослезившиеся глаза и, взяв папку со стола, начала ею обмахиваться. Раскрасневшееся лицо родственницы постепенно начало приобретать физиологичный цвет. Посмотрев на меня, опять усмехнулась и произнесла:
— Не бойся, так быстро от меня не избавишься.
— Да что ты такое говоришь? Что с тобой вообще происходит в последнее время? — принялась я возмущаться.
— Угомонись. Давно уже к юмору моему должна привыкнуть, — произнесла она. Немного помолчав и глядя куда-то в пустоту, добавила: — Переосмысление жизни у меня происходит. У каждого рано или поздно такой период наступает. Всю свою жизнь я жила только для себя, теперь хочу хоть что-то хорошее для родных сделать, чтобы память добрую о себе оставить.
— Галь, ты больна? — испуганно поинтересовалась я, усаживаясь на стул, что стоял с другой стороны стола.
— Да тьфу на тебя! — гаркнула тётушка. — Ещё накаркаешь.
— А что я ещё должна думать? Ты про завещание вчера начала говорить, а сегодня про смысл жизни.
— Шестой десяток мне, милая моя. Когда ещё жизнь переосмысливать? Уж не тогда, когда маразм шарахнет.
— Ну ты скажешь тоже. Пятьдесят четыре — это ещё не возраст. Мои родители гораздо старше тебя и подобные мысли их не посещают, — ответила, немного обидевшись на родственницу.
Тоже мне, старушка нашлась, да в её годы многие только жить начинают!
— У твоих родителей жизнь удачно сложилась: карьеру построили, дочь вырастили, а главное — они вместе! И в горе и в радости. А вот я старая кому буду нужна?
Опять она за своё!
— Галь, может хватит, а? Мне ты будешь нужна, мне!
— Ой! — брезгливо сморщившись, махнула она на меня рукой. — Не надо мне тебя рядом. Со своей семьёй возись — это для меня лучшей наградой будет. И хватит мне зубы заговаривать! Конкурс вот-вот начнётся, а ты ещё не переодета. Платье вон там, в душевой висит, — показала она мне направление к своей комнатке для отдыха, опять махнув рукой.
— Не пойду на конкурс! — запротестовала я и, насупившись, скрестила руки на груди.
И в самом деле, сколько можно со мной обращаться, как с безмозглой куклой? Я живой человек и у
