моей юношеской влюбленности. Он покачал головой, блеск в его глазах захватывал дух, когда он улыбался.
— Ну, в одном ты ошибаешься. Я знал, что ты существуешь.
— Нет.
— Знал. Однажды я видел тебя в бассейне, и помню, что после этого мне пришлось долго принимать холодный душ.
Я откинулась назад, чтобы изучить его лицо.
— Серьезно?
— Шапочки для плавания. Они возбуждают меня каждый раз.
Я расхохоталась, расслабляясь, когда мы двигались вместе, танцуя до конца песни.
Он держал меня за руку, когда провожал с танцпола.
— Не присоединиться ли нам к Вайолет за десертным столом?
— Показывай дорогу.
Вайолет стояла рядом с Китом, и каждый запихивал в рот по пироженному. Мой бдительный взгляд, даже отвлеченный Мэддоксом, не отрывался от его дочери.
Как и его. При каждом повороте он искал ее. Его любовь к ней была написана у него на лице. И, боже, моя омела, это было привлекательно.
— Она не будет спать всю ночь из-за того количества сахара, которое съела, — сказал он.
— Вероятно. — Я рассмеялась. — Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что?
Я наблюдала за Вайолет, когда она взяла печенье с подноса и протянула его Киту. Я разобрала слова самые лучшие в мире слетевшие с ее маленьких губ, прежде чем она взяла печенье сама.
— У тебя классный ребенок. Ее почти невозможно не любить.
Мэддокс остановился, вынуждая меня тоже остановиться. Выражение его лица было почти… страдальческим.
— Что? — Я сказала что-то не так?
— Ты меня убиваешь.
— Почему?
Он покачал головой и издал стон.
— У меня есть политика. Твердая политика. И я ни разу не хотел нарушить ее, пока не появилась ты.
— Какая политика?
Он наклонился ближе, чтобы прошептать мне на ухо. Легкая щетина на его щеке щекотала мою, когда его дыхание ласкало раковину моего уха.
— Никогда не целовать няню.
Мэддокс
Был очень реальный шанс, что Натали Бьюкенен разрушит мой самоконтроль.
Тридцать две няни, и номер тридцать три должен был погубить меня.
Аромат ее волос окутал меня, сладкий, как самый изысканный десерт в комнате. Ее прикосновение, теплое и легкое, было идеальной лаской для моей руки. Она была прекрасна. Изящна. Обворожительна.
Но именно ее интеллект и остроумие станут моей погибелью. Это и похвала моей дочери.
Ни одна женщина, кроме моей матери, никогда не говорила, что любит Вайолет. Ни другие няни. Ни друзья. Даже Сиси. Я не мог вспомнить, когда слышал, чтобы она говорила Вайолет «Я люблю тебя».
Но Натали сказала это — имела это в виду. После всего лишь нескольких дней знакомства с Вайолет.
Я был пластилином в ее нежных руках. Один танец — и я попал в беду.
— Прости. — Я отстранился. — Это было неуместно.
Все, что я делал с ней сегодня вечером, было неуместным. Танцы. Флирт. И все же я был здесь, практически приклеенный к ней.
— Никаких извинений, — сказала она с милым румянцем на щеках. — Девочка-подросток внутри меня сейчас делает сальто назад в бассейне из-за этого комментария. Ты только что осуществил ее мечты.
— Рад, что смог помочь. — Я усмехнулся. Хотя пора было вспомнить, что Нат не была моей парой, поэтому я высвободил свою руку из ее и оглядел зал. — Как ты думаешь, кто это будет в этом году?
— Что «кто это будет в этом году»?
— Эта вечеринка должна приобрести дурную славу. Всегда найдется кто-то, кто выпьет слишком много и даст остальным повод для разговоров на весь предстоящий год.
— В самом деле? Все здесь кажутся такими… снобами — неподходящее слово. Элегантными. Собранными.
Я рассмеялся.
— Видишь женщину в сером платье вон там, у ёлки в углу?
Натали проследила за моим взглядом.
— Да.
— В последний раз, когда я был на этой вечеринке много лет назад, во время редкой поездки домой из Лос-Анджелеса, она начала раздеваться на танцполе.
— Ты говоришь о женщине, которая похожа на мою бабушку? Короткие седые волосы. Жемчужные серьги. Вероятно, ей чуть за шестьдесят.
— Она самая. Она успела раздеться, прежде чем ее муж понял, что происходит. Он примчался из бара и отвез ее домой.
Глаза Натали расширились.
— И она вернулась сюда? Я бы переехала из Бозмена к Новому году.
— Я не думаю, что она помнит, и ни у кого не хватает духу сказать ей. Это своего рода негласное правило на этой вечеринке. Что здесь происходит, то здесь и остается.
— Ааа. — Она кивнула. — Приятно это слышать.
— Я пропустил это, но в прошлом году Тобиас рассказал мне, что один из папиных друзей ходил по округе и предлагал женщинам присоединиться к нему и его жене в сексе втроем. Жена не осознавала, что происходит, пока он не нашел того, кто согласился и не представил их друг другу.
Натали хихикнула.
— Интересно, как прошел этот разговор.
— Вон они трое. — Я указал на троицу за столиком для коктейлей. Их головы были наклонены друг к другу, женщины шептались о чем-то. Мужчина продолжал смотреть на них обеих, выглядя довольным собой.
— О боже мой. — Ее глаза расширились. — Они перепихнулись, не так ли?
— Определенно. Что бы ни поддерживало магию. Хотя я не из тех, кто делится, даже с другой женщиной.
Если бы Натали была в моей постели, мы были бы только вдвоем.
Румянец на ее щеках стал еще ярче.
— Итак, эм… что еще произошло?
Следующие десять минут я развлекал ее рассказами о прошлых вечеринках. Я пропустил большинство неловких моментов, но Тобиас и Хит каждый год рассказывали мне о том, как все происходило. И я достаточно хорошо знал друзей своих родителей, чтобы пересказывать истории в лицах. Некоторые годы были не такими захватывающими, как другие, но благодаря пристальному вниманию Натали и улыбке на ее лице я продолжал говорить просто потому, что не хотел, чтобы она уходила.
— Я не ожидала ничего подобного от этой толпы. — Натали рассмеялась после моей последней истории о мужчине, который напился три года назад и убедил половину вечеринки пить текилу с тела.
— Каждый год. Люди расслабляются. И немного веселятся.
— Но текила с тела? Секс втроем? Я бы ожидала этого на вечеринке студенческого братства, а не на рождественском приеме у твоих мамы и папы. Я имею в виду… здесь мэр. И я узнала директора Хаммера из старшей школы.
— Я думаю, это довольно безопасное место. Мои родители составляют список приглашенных из тех, кого они знают, и кто не болтает лишнего. Слишком много. — Бозмен быстро расширялся, но люди, которые жили здесь поколениями пустили глубокие корни.
— В самом деле?
