У Билли закололо в кончиках пальцев — так взволновали ее мечты. Посетить все эти города, отыскать места, договориться о земле, заключить контракты, найти и пригласить архитекторов, нанять отделочников, проконсультироваться, изучить привычки местного высшего общества. Каждый «Магазин грез» будет не похож ни на один магазин в мире, только на свой прототип в Беверли-Хиллз. Нужно обучить продавцов, найти покупателей, нанять управляющих: бесконечность новых аранжировок одной главной темы — «Магазин грез». На всю жизнь хватит. Билли задрожала от восторга. Она поняла, что чувствует Вито, когда готовится к съемкам нового фильма. Он, конечно же, не перестает любить ее, просто проникается страстью к делу, которое не имеет к ней отношения, но ни в коей мере не покушается на ее место в его жизни. О, как чудесно! Но всему свое время, а то воздушный шар окажется перегружен и упадет на землю.
Вито легонько толкнул ее локтем. Она, казалось, отключилась, о чем-то задумавшись, а скоро будут объявлять лучшего режиссера. Билли сразу насторожилась и сама удивилась приливу волнения. Файфи ей очень нравился. Два конферансье — боже, кто их выбирал? — совершенно завязли в своих шутках, глупых и плохо заученных, и не торопились переходить к содержимому конвертов. Садизм какой-то. Затратить пять минут на то, чтобы прочитать пять имен. Ритуальная возня с конвертом тянется чуть ли не вечность. Как могут два нормальных человека не суметь вскрыть один конверт? Фиорио Хилл. Бедный Файфи! Но почему Вито так подскочил? Да это же Файфи! Глядя, как знакомая фигура, едва узнаваемая в элегантном коричневом бархатном костюме, взбегает на сцену, Билли спросила себя, неужели она никогда не слышала полное имя Файфи. Или она слишком погрузилась в свои мысли, чтобы сообразить?
Слава богу, еще одна песня. Тайм-аут. Жаль, что она не захватила карандаш и блокнот. Нет, нет-нет. Не то. Именно этого делать не надо. Она понимала, что, если в порыве сжимающей нутро алчности запишет хотя бы названия городов, где собирается открыть филиалы магазина, то потом часами будет висеть на телефоне и жадно командовать, раздавая приказы брокерам по недвижимости, хватаясь за подходящие участки, сгорая от жажды поскорее начать, сходя с ума от нетерпения скорее увидеть, как ее идеи воплощаются в жизнь. Нет, торжественно заявила она себе, она достаточно изменилась, чтобы заметить, с какой легкостью готова совершить эту ошибку. И даже чтобы ее избежать. Бегло, но неумолимо Билли перечислила в уме вещи, которые в жизни пожирала без разбора: сначала, давным-давно, еда; потом, в Нью-Йорке, — все эти парни; потом, после встречи с Эллисом, — годы богатства, путешествий, слишком много домов, драгоценностей, все это свалилось на нее, когда она была так молода, и к тридцати годам она пресытилась; потом — одежда, горы одежды, на девять десятых ненадеванной; наконец — опять мужчины, Джейк в купальне, остальные в студии. У нее всего было слишком много, слишком, слишком много, большей частью все было лишено аромата, проглочено не жуя. Теперь она знала, что должна делать. Дни неудовлетворенной алчности ушли, впереди были годы разумного, осознанного выбора приоритетов. Очень по-бостонски. Значит, она не совсем вытравила Бостон из своей души.
Билли решила не повторять ошибку и не пытаться планировать будущее «Магазина грез» в одиночку, держа все в тайне и стяжательски ею наслаждаясь. Ей для этого не хватит ловкости. Чтобы это признать, нужны исполнительские способности. Она непременно должна во все посвятить Вэлентайн и особенно Спайдера. Они станут вице-президентами новых филиалов, новой компании, которая будет создана, с большей зарплатой и большей долей в прибыли. Кто знает, может быть, это даже утешит Спайдера, излечит от тревог, что его мучают.
Вито резко ущипнул ее, возвращая в огромный переполненный зрительный зал. Он шепнул ей на ухо: «Что, черт возьми, случилось с Долли?» — и указал на Долли, которая сидела на несколько рядов впереди них.
На подиум только что поднялись два конферансье, представляющих лучшую актрису второго плана. Они стояли молча, не произнося ни звука, ярко накрашенные лица застыли в парализующем смущении, они смотрели со сцены вниз на пол театра, где Долли стояла на ногах и в тишине что-то говорила. С соседнего кресла неуклюже поднялся тяжеловесный мужчина. Это было невообразимо. Что это — протест, не ко времени предпринятая выходка в духе Марлона Брандо? Весь зрительный зал смотрел на Долли, понимая, что в отлаженном механизме вручения наград что-то сбилось. Должен был наступить момент священной неопределенности. Традиция диктовала ей, как и всем претендентам, сидеть тихо, с суровым отрешенным видом, храня спокойствие, и быть готовой фальшиво улыбнуться или медленно вспыхнуть от радости, «не веря своим ушам». Вместо этого она вскочила и что-то говорит, похоже, волнуясь. Тогда Мэгги в считанные секунды направила на нее телекамеру и микрофон. Теперь зрители в «Дороти Чэндлер Павильоне» не слышали того, что слышала вся телеаудитория, поэтому многие встали и вытянули шеи в сторону Долли.
— Ну, Лестер, Лестер, дорогой, не надо расстраиваться… всего лишь воды отошли — времени еще полно… о, боже, бедная Вэлентайн, я погубила платье!..
Она направилась по проходу, за ней следовала телекамера и человек с микрофоном. Позже Билли говорила, что, если бы камера оказалась спереди, все выглядело бы гораздо пристойнее и несомненно, красивее, но оператор мог бы с одного взгляда распознать ракурс, снимок с которого войдет в классику. Но вид Долли сзади… огромное мокрое пятно на платье цвета морской пены, ручей околоплодных вод, который тек за ней, пока она не торопясь следовала к выходу, стоили дороже, чем тысячи снимков ее лица. Тем более что она никуда не спешила, вертела головой во все стороны, разговаривая с публикой:
— Будьте добры, посмотрите, нет ли на полу сережки? Одной не хватает, она, наверное, куда-то закатилась. Прекрати, Лестер, не о чем беспокоиться, просто поищите все сережку, в ней бриллиант в девять карат, а я не уверена, что она застрахована. Что, Лестер? Не дури, зачем говорить, что он фальшивый, Билли фальшивые не носит. Нет, Лестер, быстрее я идти не могу, ведь здесь подъем, разве не видишь, нет, не пытайся взять меня на руки, я вешу больше тебя… Ну и ну, это должно было случиться не раньше чем через неделю, честно, но пузырь почему-то прорвался. Я не думала, что это случится здесь… — Она хихикнула. Она хихикала снова и снова.
В миллионах гостиных во всем мире люди, прильнувшие к экранам, засмеялись. Никогда в истории не смеялось столько народу одновременно, как в тот день, когда Долли Мун совершила свой исторический уход с «Оскара».
