Ознакомительная версия.
Силы луны идут на убыль, а покой не снизошел на Адвоката. Все так же возбужден, тревога растет, вот только на луну ее теперь не спишешь. Зябко передернув плечами, прошел в ванную, накинул халат.
Молоко только-только начало подергиваться пенкой, а он уже выключил плиту, как это делала Шурочка, у которой никогда ничего не пропадало: ни черствый хлеб, ни засохший сыр, ни тепло в разогретой конфорке. Он подтрунивал над ее расчетливостью, но, конечно же, прекрасно понимал, какая она замечательная хозяйка. В отличие от ее обидчиков, он всегда знал ей цену, но неужели и впрямь мертвую стал любить больше?
Мертвую – больше?.. Почти каждая бессонная ночь одаривала каким-нибудь открытием, часто не очень приятным – и теперь он в смятении размышлял, не является ли это усиление любви свидетельством того, что прежде он любил ее недостаточно?
Пенка затянула всю поверхность молока и мелко-мелко дрожала. Точно рябь шла по морской глади… Адвокат, взяв тряпку, снял кастрюлю, перелил молоко в чашку. Пригубив – горячо! – поставил на стол, а кастрюлю положил в раковину. Вымоет потом все сразу, чтобы лишний раз не стирать, откручивая кран, прокладку. Сам-то не сумеет заменить, а вызывать слесаря – целое дело. Надо что-то говорить, надо как-то давать деньги – раньше всем этим занималась Шурочка. Да, она была расчетлива, как и положено быть хозяйке, а он на старости лет сделался мелочным —
Адвокат умел взглянуть на себя трезво. Трезво и беспощадно, и если б действительно обделял ее своей любовью, то не побоялся бы признаться себе в этом.
Но такого не было. Он любил Шурочку, он берег Шурочку, он был ей верен – да, верен! – ибо нельзя же принимать всерьез грешки молодости, быстротечные командировочные романы, сдобренные, к тому же, алкогольным дурманом. Она догадывалась о них – он столько раз убеждался в ее проницательности, хотя она никогда не демонстрировала ее, – догадывалась, но, умница, значения не придавала. Она была счастлива с ним – пусть счастлива не столько своим счастьем, не столько своими успехами, сколько его. Но обидчики не сумели дать ей даже этого, ибо то, что они принимали за счастье, то, что они принимали за успехи, таковыми в глазах ее не были… Собственно, только теперь, после ее смерти, и проявилась по-настоящему его верность. Она-то и возросла – верность возросла, а вовсе не любовь, как это почудилось мнительному человеку.
Удовлетворенный, сделал несколько маленьких глотков и раздумчиво поставил чашку. Неполным все же было удовлетворение – нет, неполным: загадочное беспокойство так ведь и не покинуло его. Откуда оно? Откуда ощущение, будто ему что-то угрожает, причем с каждой минутой опасность приближается? (Электричка с Мальчиком, свистнув, отошла от очередной платформы.)
Рука снова потянулась за чашкой, но застыла на полпути; что-то мелькнуло справа, чуть повыше головы – Адвокат приметил это подозрительное движение боковым зрением и медленно, настороженно повернулся, уже догадываясь, что за гость пожаловал на огонек.
Так и есть: моль. Пищевая моль! Эта летучая тварь с посеребренными крылышками была его лютым врагом – как, впрочем, и всякая другая живность, что в обилии заводилась в его продуктовых запасах. Жучки и гусеницы, черные букашки и белые черви… Он боролся с этой мерзостью как мог, он промораживал муку и крупы, он прокаливал их в духовом шкафу электрической плиты, он перебирал их и просеивал, но отвратительные домочадцы, на время исчезнув, появлялись вновь. Снаружи все выглядело вполне благопристойно, он, великий чистюля, следил за порядком: подметал, стирал регулярно пыль, все клал строго на место – словом, ухаживал за своим жильем почти так же самоотверженно, как ухаживал за Шурочкиной могилкой, но внутри, в скрытой от глаз темноте, шла своим чередом гнусная жизнь.
Цветы дополняли сходство с последним Шурочкиным пристанищем. Здесь – комнатные, там, у нее, – грунтовые, но суть-то одна и та же. Вот и еще одно растеньице посадил в понедельник утром, посадил по всем правилам, щедро полив – дважды за водой ходил на другой конец кладбища. Дни, однако, стоят жаркие (выпорхнувшая невесть откуда тварь, за которой Адвокат настороженно следил взглядом, – еще одно подтверждение тому), и влаги может не хватить до субботы.
Не это ли, подумал он, и причина его странного беспокойства? Не засыхающий ли куст зовет на помощь? Послезавтра отправится туда с самого утра – уже не послезавтра, уже завтра, – но не будет ли поздно?
Моль устроилась на потолке, и он, сгорбленно поднявшись, взял тряпку, слегка помочил, взгромоздился на табурет и несильно, чтобы не испачкать потолок, который белила еще Шурочка, прижал отвратительное насекомое…
Теперь он знал, чем займется в ближайшие вечера: генеральной ревизией запасов. Работа не из приятных, но все же работа, целенаправленная деятельность, а это всегда было для него главным.
Адвокат слез с табурета, вытащил из-под ялтинского кругляша листок отрывного календаря и, держа его наготове, слегка приоткрыл тряпку. Случалось, пленница прикидывалась мертвой, даже серебрила пыльцой влажную ткань, но стоило разжать пальцы, вырывалась на волю. Поэтому специалист по риску был бдителен. Осторожно переложил полусмятое тельце из материи в бумагу, свернул бумагу – раз, другой, третий, сжал, с брезгливым удовлетворением ощутив под пальцами податливую мякоть, и лишь после этого выбросил шуршащий комочек. Тут уж волей-неволей пришлось открывать кран (бедная прокладка!) и мыть руки. Заодно наполнил водой кастрюлю – пусть отмокает.
Молоко поостыло, пока охотился за молью, и Адвокат допил его безо всякого удовольствия. (Голод поутих. И Мальчику, когда толстуха управилась наконец со своей колбасой, тоже расхотелось есть.) Окна в доме напротив горели уже не столь ярко – ночь, по сути дела, закончилась, но долгожданное утро не принесло облегчения. Даже молоко не оказало на сей раз успокаивающего эффекта. Адвокат нервничал и не собирался возвращаться в постель.
Мальчику расхотелось есть или, может быть, он просто забыл о голоде: Москва была уже близко, уже проплывали на фоне сереющего неба многоэтажные здания с темными окнами, одно из которых вспыхнуло прямо на глазах Мальчика. Он встрепенулся, выпрямился, почувствовал, как в расширившихся зрачках зажегся ответный огонь.
Удалившийся курить мужчина с татуировкой в виде птицы не возвращался из тамбура – быть может, вышел уже? Но тогда он был единственный, кто вышел: все ехали до Москвы, электричка все больше заполнялась людьми, особым утренним народом, серьезным, неразговорчивым, с неспешными размеренными движениями. Ни тетка, пожиравшая колбасу, ни мужчина с птицей утренними людьми не были, а вот Адвокат был – во всяком случае, на Галошевом озере. Каждый входящий в электричку пассажир, каждый новый утренний человек напоминал Мальчику того, к кому он стремительно и самоуправно приближался.
Ознакомительная версия.