— Нет, друзья мои, — декламировал Джастин Барр, — это невозможно! Но весь вопрос в том, как женщина, подобная Лили Блейк, сумела столь близко подобраться к кардиналу Россетти, чтобы бросить на него тень, пусть даже невольно. И потом, Боже правый, ведь она учит наших детей! Есть ли границы у этого безобразия? У меня на линии Мэри из Бриджпорта, штат Коннектикут. Прошу вас, Мэри, вы в эфире.
Элизабет выключила радио.
— Просто не верится, — вздохнула Лили.
— Джастин Барр — реакционер.
— Но Джастин Барр — не единственный, кто верит этой лжи. Ведь это шоу для всего Восточного побережья!
— Да.
— Но почему?! — с негодованием воскликнула Лили. — Почему все это случилось со мной?!
— Потому что они почуяли слабину, — ответила Элизабет. — Волки преследуют раненого оленя — такова природа хищника. Ты должна определиться, Лили. Адвокат очень помог бы тебе.
— Не хочу я никаких адвокатов.
— Тогда позволь мне попробовать. Сейчас переоденусь, потом мы вместе спустимся вниз, и я выступлю в качестве твоего представителя. Ну как, согласна?
Лили не ответила. Она молчала и в тот момент, когда Элизабет зачитывала заявление, в котором категорически отрицалась романтическая связь Лили как с губернатором Нью-Йорка Дином, так и с кардиналом Россетти из Бостона.
Элизабет посоветовала упомянуть в заявлении лишь основные пункты обвинения, оставив менее значимые до поры до времени в стороне. И хотя Лили готова была опровергать все, в чем ее обвиняли, она сдержалась. Общественные связи были родной стихией Элизабет, профессионально занимавшейся созданием имиджей. Выйдя вместе с Лили к прессе, она сразу же успокоила собравшихся и даже вынудила их отступить на несколько шагов. Благодаря временной победе, одержанной Элизабет над прессой, Лили удалось спокойно дойти до школы. Она продолжала надеяться, что скандал уже начал утихать.
Майкл Эдди, однако, так не думал. Он прекрасно знал, сколько платит школа учителям, и, хотя сам позволил Лили подрабатывать в клубе, теперь тоже желал выяснить, на какие деньги она позволила себе Арубу и «БМВ». Лили повторила все, что сказала Элизабет. А Питеру Оливеру, спросившему о «Секрете Виктории», объяснила, что покупала там джинсы, а отнюдь не нижнее белье. Люди в коридорах сторонились, когда она проходила мимо, и Лили невольно опускала голову. Когда коллеги-преподаватели оставили ее одну в буфете, она раскрыла книгу. Лили могла бы обрушить раздражение на Митча Релледжика, но он пришел совсем поздно. В середине дня она закончила работу и тут же вышла из школы, искренне радуясь тому, что на сегодня все позади.
Увидев, что толпа репортеров по сравнению со вчерашним днем несколько поредела, Лили немного приободрилась. Добравшись до дома, она даже рискнула включить телевизор и посмотреть вечерние новости. Это было ошибкой. Похоже, скандалом теперь заинтересовались все каналы. Они брали выдержки из утренних газетных публикаций и преподносили их с новыми интригующими комментариями, да еще и сопровождали большим количеством фотоснимков. На одном Лили сердито хмурилась, глядя прямо в камеру. На другом — прятала лицо. Попадались и весьма эффектные кадры.
Она чувствовала себя раздетой. Это привело ее в ярость и смущение.
Лили не знала, как теперь поступить. Именно об этом она и сказала Дэну Карри, как только пришла в клуб. Он назвал имя адвоката, но это мало утешило ее. Гораздо приятнее было бы получить весточку от кардинала.
— Он ужасно переживает, Лили. Если все мы опасаемся, что Папа вот-вот пересмотрит его назначение, то сам кардинал боится за тебя. Он знает, что ты стала жертвой, попавшей под перекрестный огонь. Адвокаты запретили кардиналу вступать с тобой в контакт, но ему это не нравится.
«Это, конечно, хорошо, — подумала Лили, — однако телефонный звонок от кардинала был бы куда лучше. Хотя бы один, пусть даже из телефонной будки. Или с чужого номера. Тогда мне не было бы так одиноко». Но Лили понимала, что кардинал не волен в своих решениях.
— Он думает о тебе, Лили, и верит, что ты перенесешь это испытание и выйдешь из него более сильной и уверенной в себе, чем прежде.
Эти слова поддерживали Лили в течение всего нелегкого вечера, пока она играла перед публикой, смотревшей на нее во все глаза и сплетничавшей о ней. Ложась спать, Лили молилась, чтобы этот день оказался самым худшим из всех. После бессонной ночи она проснулась усталая и раздраженная. Лили слушала что-то грустное из Чайковского, вполне соответствующее ее настроению, когда в дверях появилась мрачная Элизабет с утренним номером «Пост» в руках. В глаза сразу бросился жирный заголовок: «НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ О КАРДИНАЛЬСКОЙ ПАССИИ».
Судорожно сглотнув, Лили взяла газету. Вначале шло краткое перечисление всех прежних обвинений. Затем следовал репортаж Терри Салливана из Лейк-Генри:
«Блейк родилась в благополучной семье в маленьком городке Лейк-Генри, штат Нью-Хэмпшир. Ее отец, крупный землевладелец, умер три года назад. Мать проживает в большой фамильной усадьбе и владеет сотнями акров яблоневых садов. Семья занимается собственным бизнесом, являясь одним из крупнейших местных производителей яблочного сидра.
Нашим корреспондентам удалось выяснить, что Блейк с детства страдала сильнейшим заиканием, в результате чего почти не общалась со сверстниками.
Пение стало для Блейк средством общения. Логопеды подтверждают, что это испытанный метод. «Истории болезней пестрят примерами, когда дети, не способные свободно произнести ни одной фразы, поют длинную песню без единой запинки», — говорит Сьюзен Блок, бостонский школьный логопед. Она также утверждает, что сильное заикание обычно вызывает у ребенка эмоциональные проблемы.
В свое время у юной мисс Блейк это приняло бунтарские формы. В шестнадцать лет она даже привлекалась к уголовной ответственности. Блейк была задержана властями вместе со своим сообщником, молодым человеком двадцати одного года, просидевшим впоследствии в тюрьме шесть месяцев. Ее же отпустили на поруки. По истечении срока условного наказания, незадолго до окончания колледжа, Лили Блейк уехала из родного города».
Испуганно вскрикнув, она уронила газету и в отчаянии посмотрела на Элизабет:
— Это дело было засекречено! Судья обещал нам, что никто и никогда не увидит его материалов!
— А что ты натворила? — полюбопытствовала Элизабет.
Что натворила?! Она была дурой, маленькой дурой, мечтающей обратить на себя внимание.
— Тот парень украл машину. Я и не знала об этом, поэтому сидела в ней, улыбаясь и радуясь тому, что я рядом с Донни Киплингом, таким отчаянным и крутым малым. Мне было шестнадцать. Меня еще ни разу никто не целовал и только-только начали приглашать на свидания. Вот почему я не задумываясь поехала с ним на этой проклятой машине. А он все время успокаивал меня: «Что ты волнуешься? Развлечемся немного, и все». Но потом Донни заявил полиции, будто это я все затеяла. И свидетели говорили, что, по их мнению, я обо всем знала. Судебного разбирательства не было. По делу не вынесли никакого решения, а потом все обвинения с меня сняли.
