Оба мужчины были пьяны в стельку. Создавалось впечатление, что они шли не по асфальту, а по голому льду, каким-то чудом сохраняя равновесие.
Стив показал Лидии большой палец, и она самодовольно усмехнулась.
– Вези нас на вокзал, – велела Сью. – Мы едем в Москву.
– Девушку хорошо бы одеть поприличней, – заметил Стив, с любопытством разглядывая Машу. – Жаль, что я забыл зарядить кассету, – оказывается, советские психушки мало чем отличаются от Освенцима или Бухенвальда.
– Я отказывалась от пищи, – сказала Маша. – Мне хотелось умереть. Но они мне не позволили… Да, я его видела, – откликнулась она на безмолвный вопрос Лидии. – Но он меня – нет. В той комнате было стекло, прозрачное с одной стороны. Мне позволили смотреть на него минут двадцать. Я уверена, он что-то чувствовал, хотя и не понял, в чем дело. Он был очень нервный и какой-то рассеянный, и человек в военной форме кричал на него и стучал кулаком по столу. Потом они показали ему мои фотографии, – старые, сделанные еще в России, американские и теперешние. Я не знаю, что они ему сказали – мне надели наушники, в которых звучала музыка. Он повел себя совсем по-другому, когда увидел мои последние фотографии – я на них уже была очень худая. Потом меня увели. Мне сказали, будто его послали с особым заданием в Афган. Они все время твердили, что я вовсе не пленница и это не тюрьма, – просто им очень дорога моя жизнь.
– С Лиз все в порядке. Они с… Берни в настоящий момент на Тенерифе. – Сью с опаской покосилась на сестру, но та никак не прореагировала на ее сообщение. – Мы сходим в наше посольство в Москве, и сам мистер Мэтлок займется твоей отправкой на родину. Пускай они только попробуют…
– Моя родина здесь, – сказала Маша, – и я никуда отсюда не поеду.
– Это безумие! – воскликнула Сью. – Мы еще вернемся к этому разговору – у нас впереди целая ночь.
«Она на самом деле никуда не поедет, – уловила Сью сигналы Лидии. – Она устала, и ей нужен покой».
– Но они не дадут ей покоя! – бушевала Сью. – Они снова схватят ее. Они ее сгноят, уничтожат. Они…
– Они меня не найдут, – тихо сказала Маша. – Я спрячусь и буду ждать своего часа. Я обязательно дождусь своего часа.
Лиззи обошла все места, где, как она знала, у Джимми были друзья, но никто ничего о нем не знал. В сумерках она искупалась в океане. Она заплыла за волнорез, на котором Джимми поцеловал ее в первый раз.
С тех пор прошла целая вечность.
Она перевернулась на спину, ощущая, как по щекам текут слезы. Сквозь них она видела кривой лунный лик, который, казалось, над ней насмехался. Она лежала на гладкой, мерно вздымающейся поверхности океана и думала, что ей делать. Она знала, знала твердо, что, если Джимми погиб, она тоже не будет жить.
– Но сначала я отомщу тем, кто его…
У нее язык не повернулся произнести это страшное слово.
Внезапно она нырнула и быстро поплыла к берегу. Она вдруг поняла, что Джимми жив.
В доме было темно, значит, Берни еще не вернулся. Это хорошо, подумала она. Лиззи нормально относилась к Бернарду и даже, вероятно, его любила. Но она не доверяла ему до такой степени, как доверяла Сью.
– Будешь ужинать? – спросила мадам Дидье. – Я приготовила салат из тропических фруктов, эскалопы по-венски…
– Нет, – перебила ее Лиззи. – Я хочу спать. Она через силу стала подниматься по лестнице.
– Звонил мистер Конуэй, – докладывала Дидье, стоя внизу. – Он прилетит завтра вечером. От мисс Тэлбот нет никаких вестей.
Лиззи переступила порог своей комнаты, щелкнула задвижкой, повалилась на кровать и разрыдалась, предусмотрительно спрятав голову под подушку.
Она не слышала, как скрипнула дверца шкафа. Она вдруг почувствовала на своих плечах тяжелые горячие ладони и стремительно перевернулась на спину.
Джимми сидел на краю кровати, прижимая к губам палец. Его глаза блестели от слез и счастья. Лиззи показалось, будто внутри у нее что-то с болью оборвалось. Она бросилась в его объятия и громко простонала.
Они сидели молча несколько минут. Наконец Джимми прошептал:
– Я так и знал, что ты не поверишь в мою измену. Я бы не смог изменить тебе, Элиза.
– Знаю, – сказала она куда-то ему под мышку.
– Нет, ты ничего не знаешь. Господи, у меня со вчерашнего дня крошки во рту не было. Живот судорогой сводит.
С трудом оторвавшись от Джимми, Лиз вскочила и бросилась к двери.
Мадам Дидье смотрела в своей комнате телевизор. Лиз взяла плетеную корзинку для зелени и фруктов и наполнила до краев всем самым вкусным. Она не забыла прихватить ножи с вилками, два бокала и бутылку вина.
Они пировали в оплетенной розами лоджии. Лиззи поставила кассету с записями испанских песен, которые так полюбила на этом удивительном острове. Когда все было съедено и выпито, их вдруг с невероятной силой потянуло друг к другу. Лиз казалось, что с каждым новым оргазмом она все выше и выше возносится над землей. Они заснули на циновке, переплетенные неразрывно руками, ногами, туловищами.
Проснувшись среди ночи, Джимми долго глядел на зыбкую цепочку далеких огней Punta Salema,[5] потом перевел взгляд на взлохмаченный затылок спавшей у него на плече девушки. Лиззи вздохнула, шевельнулась и прижалась к нему еще тесней.
– Я должен тебе кое-что рассказать. – Шепот Джимми был похож на шелест ветра в листьях.
– Да, – отозвалась она. – Если хочешь.
Он провел языком по ее лбу, щекам. Она вздохнула – это было удивительное ощущение.
– Я знаю, ты не отвернешься от меня после того, что я тебе расскажу.
– Я не смогу без тебя, – сказала она. – Это не от меня зависит.
– У меня на самом деле было много женщин. И мне нравилось делать с ними все, что я хотел. Они любили меня и во всем мне подчинялись. Но это было словно в другой моей жизни, понимаешь?
– Понимаю, – отозвалась она. – Мы такие, какими стали, не можем отвечать за то, что было с нами в наших других жизнях.
– У тебя была только музыка, а я…
– Ты не боялся делать то, чего тебе хотелось, а я боялась. Я мечтала о ласках, поцелуях, представляла себя в объятиях мужчины. Но я настоящая трусиха и сроду бы не осмелилась подойти первой к тому, кто мне нравится.
– Ты замечательная девчонка, – прошептал Джимми ей в самое ухо. – Моя и только моя. Я тоже только твой. До самой смерти.
Они слились в долгом поцелуе. Лиз снова захотелось заняться любовью, но Джимми, вздохнув, сказал:
– Сперва я расскажу тебе то, что хотел, идет? Она положила голову ему на живот и свернулась калачиком. Его фаллос был так близко, и она улавливала исходившие от него магические волны.
– Я ведь не знал, что встречу тебя… Когда отец исчез, мать уехала к себе на родину, в Марокко. Она хотела увезти туда меня, но я сбежал в день отъезда. Понимаешь, я люблю этот остров и не смог бы жить в горах, вдали от океана. Тут круглый год тепло, всегда есть работа и проблем с едой и жильем у меня не было. Когда я подрос, на меня стали заглядываться женщины. Сюда приезжает много богатых леди. У них есть все, кроме любви. Одна из них затянула меня в постель и сделала то, что хотела. Помню, я доставлял ей на виллу свежую зелень, фрукты, овощи. Она давала мне много денег и была ласкова, как мать. Она была американка… Понимаешь, мне было хорошо с ней – я очень тосковал по матери, по ее ласкам. Она говорила, что я хороший, умный мальчик, что напоминаю ей сына, который пропал без вести во Вьетнаме. Еще она говорила, будто это не грех заниматься любовью, а если и грех, она весь его берет на себя и будет вымаливать у Бога прощения. Потом она внезапно уехала. Оставила мне записку, что едет во Вьетнам искать своего сына. Не знаю, нашла она его или нет. Я бы хотел, чтоб нашла… Теперь уж я сам стал обращать внимание на женщин, – продолжал свой рассказ Джимми. – Я попробовал заниматься любовью со своими сверстницами, но мне не понравилось – девчонки показались мне неуклюжими и холодными. Потом я познакомился с итальянкой. Эта леди всегда ходила одна. На нее обращали внимание мужчины – она была очень красивая и еще не старая. Как-то она села за крайний столик над обрывом. Курила и смотрела на океан. Я спросил, не хочет ли она пива или вина. Она заказала кружку пива.
