Ознакомительная версия.
– Да ну тебя, мам! У тебя только одно на уме! – отмахнулась Арина.
– А что ж тут плохого-то?! Глупенькая! Будешь не гражданкой Метёлкиной, а леди Баскервиль! Он ведь и мне с книгами обещал помочь – сказал, мол, обязательно напечатаю их в крупнейшем лондонском издательстве. Сначала, конечно, мои романы переведут на английский язык, а потом издадут! Так что смотри, Аришка! Не теряй его из виду!
– Поезд! Поезд! Аврор! – засуетилась Вероника Бубышева, с ужасом вспомнив, как разрывалась между платформой и вагонными ступенями, подобно тому как ее любимый Ларион – между ней и второй женой с сыном. – Помогите, помогите мне внутрь залезть! Я вас прошу! – басила она на весь перрон.
Грязно-синий, как штормовая морская волна, состав глубоко вздохнул, точно человек, который долгое время никак не может разрешить сложную жизненную ситуацию, и остановился. Со ступеней спрыгнула худенькая, юркая проводница с престранного цвета шевелюрой: чёрные, отросшие у корней волосы приобретали вдруг яркий блондинистый колер с будто бы неоднократно отстиранными ядрёным порошком «Лотос» рыжими концами.
– Билетики, предъявите билетики! – громко и визгливо крикнула она. – Провожающие в вагон не проходят, остановка три минуты, сейчас поедем.
Бубышева сунула девице билет и заголосила:
– Помогите! Помогите мне залезть! Запихните меня! Хочу в Москву! В Москву! – вопила она подобно трём чеховским сёстрам.
Аврора Владимировна, возведя взор свой к низким, серым небесам, вцепилась вдруг приятельнице в необъятный зад и, приказав Арине сделать то же самое, запихнула её в тамбур. Сама же мадам Дроздомётова, сдержанно поцеловав дочь в лоб и погрозив ей указательным пальцем (мол, не дури), с необычайной лёгкостью и грациозностью взлетела на третью ступень и по-королевски помахала всем оставшимся на платформе:
– До свидания, Остап Ливонович! Удачи вам в вашем благородном, нелёгком деле! – крикнула она, когда поезд дёрнулся, свистнул и медленно тронулся по направлению к Первопрестольной.
За окнами промелькнул вокзал с новой блестящей вывеской.
– Ой! Опять прозевала! Аврор! Ну что ты будешь делать! Так и не прочла, как город называется! – воскликнула Вероника Александровна.
– Да как называется, как называется?! Одно слово – Осрань, и точка! – усаживаясь у окошка, пробормотала Аврора Владимировна.
И понеслись, полетели мимо необъятные, полыхающие осенним золотом и медным багрянцем луга, поля, леса под серо-лиловым небом, кое-где желтоватым, словно от далёкого заоблачного солнечного прожектора. Немыслимая, непостижимая, загадочная, невиданная (!) ни в одной стране мира поразительная и однообразная красота. И ни души на сотни километров...
– Я есть хочу, – заявила Бубышева, усаживаясь на откидное место в плацкартном вагоне, – ничто не волновало эту женщину: ни премьера провинциального театра, ни выдающаяся игра Арины, ни бескрайние просторы за окном – ничто, кроме... Лариона и насыщения своей прожорливой утробы.
Проводив гостей, Арина с Остапом Ливоновичем сели в «Ниву» и отправились в театр.
Мужчина в жёлтых сандалиях на босу ногу стоял на рельсах по щиколотку в луже и с глубокой тоской смотрел вслед ушедшему в Москву поезду.
– Уехал, – печально вздохнул он и, взобравшись на платформу, пошёл прочь.
* * *
Следующим утром Аврора Владимировна проснулась ни свет ни заря. Ей не терпелось продолжить так удачно начатый третий том своих воспоминаний!
Она, накинув на ночную сорочку шёлковый халат, посмотрелась в зеркало в коридоре, улыбнулась чему-то... Она была рада – рада тому, что покинула эту ужасную Осрань, что она снова дома, рядышком со своим письменным столом богатого цвета радики, чёрным крутящимся креслом (неважно, что из кожзаменителя), а главное, со стареньким портативным компьютером, что хранит уйму её далеко не глупых мыслей, изречений и сентенций. Да что там говорить! – всё её детство, вся юность таятся в этом ноутбуке.
Наша героиня сегодня испытывала то смутное и редкое чувство, что называют счастьем. Хотя нет. Его лучше уподобить сливкам, снимаемым с молока, или пене на морской волне. Его можно сопоставить с частью того истинного ощущения счастья, которое вспыхивает в жизни человека неожиданно и затухает так быстро, что тот даже понять-то ничего не успевает, лишь потом, спустя много лет, осознаёт – ухватил он за хвост эту редкую синюю птицу. Ухватил, да удержать не сумел.
Вернее будет сказать, что мадам Дроздомётова после поездки к дочери преисполнилась спокойствием (а покой, как известно, дороже счастья). Она не сомневалась отчего-то, что мистер Баскервиль выполнит своё обещание – он не только издаст её мемуары в известном лондонском издательстве, но и уговорит Арину уехать вместе с ним, дабы достойно продолжить карьеру актрисы в столице туманного Альбиона.
Короче говоря, истерзанное сердце Авроры Владимировны насквозь было пропитано надеждой, как потрескавшаяся земля в знойное лето ожиданием долгожданного ливня.
Помечтав за чашкой кофе о будущей блаженной жизни, как собственной, так и Арининой, представив себе очень явственно поездку в Лондон на первую премьеру дочери в театре сэра Джона, она мысленно увидела Биг-Бен, утопающий в сиренево-лиловом густом тумане.
– Что-то нехорошо, что в тумане мне всё видится, неопределённость в этом какая-то есть, неконкретность, – недовольно проговорила Аврора Владимировна и решила голову пустыми мечтами не забивать, а тихо делать своё дело. – На чём я там остановилась? – спросила она сама себя, включая компьютер в сеть. – Ага, ага, – понимающе закивала головой мадам Дроздомётова, когда на экране высветилось её довольно необычное приветствие читателю. – Салфет вашей милости! Недурно, недурно, – задумчиво пролепетала она и вдохновенно воскликнула: – Просто, нестандартно, а главное, со вкусом!
Перечитав начало третьей книги воспоминаний спустя два дня после его написания, Аврора Владимировна осталась им довольна. Как в день отъезда в город, окрещённый ею Осранью, она ощутила чувство глубокого удовлетворения, поскольку и теперь ей показалось, что стиль её стал значительно лучше, перо увереннее, а используемые слова не только точны, но стоят в тексте на тех местах, где и должны стоять. Окрылённая успехом мадам Дроздомётова забарабанила по клавиатуре – она писала о том, как после развода с Юриком Метёлкиным больше года жила с Ариной у своей матери, Зинаиды Матвеевны, в соседнем от бывшего мужа доме. О том, что Геня всё это время обитал у Ирины Стекловой, от которой у него была дочь – четырёхлетняя Наташка, и что, несмотря на это, Кошелев не собирался вести мать своего ребёнка в ЗАГС.
Ознакомительная версия.
