Ознакомительная версия.
Однако Эмин Ибн Хосе с нескрываемым жаром и азартом принялся уверять её в обратном – мол, она сама не знает, что умеет и на что способна:
– О! Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Вы такая молодая! Всему научитесь! Отправим вас на курсы стенографии и машинописи! Только оставайтесь, оставайтесь! – возбуждённо уговаривал её заместитель посла.
И Аврора согласилась – механически как-то, совершенно не задумываясь, потому как в тот момент почувствовала в этом человеке нечто, что не объяснить словами, – нечто судьбоносное, что ли, бесспорно притягательное и роковое.
Что чувствовал Эмин Хосе, этот мужчина, переступивший порог зрелости, занимающий солидную должность, решающий непростые вопросы республики, некогда входящей в Закавказскую Федерацию, он – всеми уважаемый семьянин, отец троих детей?
Им овладели давно забытые, испытанные в далёкой юности эмоции. Ах! Что творилось в его душе! Описать это трудно, но можно, поскольку нечто похожее, несомненно, происходило с любым человеком хотя бы раз в жизни.
Такой вдруг восторг захлестнул Эмина Хосе, что всё внутри него всколыхнулось, затрепетало в ожидании и предвкушении чего-то огромного, бесспорно прекрасного, волшебного, но неизвестного. Так бывает, когда ребёнок, слышавший от взрослых множество захватывающих рассказов о море, стремится туда изо всех сил, а очутившись в непосредственной близости от него, стоя на вышке, с которой головокружительный прыжок вполне возможен, застывает в нерешительности, глядя на зеленоватые гребни качающихся, словно от усталости, волн. И вот он уже почти решился – осталось только сделать шаг и, затаив дыхание, броситься вниз, ощутить ни с чем не сравнимое упоение полётом, когда кажется, что сердце в груди сжимается, сделавшись в несколько раз меньше и твёрже, когда оно колотится от страха и восторга... И только смех – дикий, первобытный, вырывается откуда-то из утробы ребёнка, когда он летит. Летит, как птица...
Вот и Эмин Ибн Хосе кинулся с далеко небезопасной отвесной скалы в бурлящий океан любви с подводными рифами, выкрикивая последнюю, лебединую песнь.
Он полюбил. Не задумываясь, не гадая, не сомневаясь. Полюбил болезненно, безоглядно. И понял – этот серьёзный зрелый мужчина, занимающий солидный пост заместителя посла, что не избавиться от постигшего его тем июньским солнечным утром наваждения в лице Авроры – юной, прекрасной и так похожей на его обожаемую, безвременно почившую супругу!
Он сразу, как только увидел её, постиг очень простую для себя истину – теперь вся жизнь его заключается в этой девушке. И нужно же было прожить столько лет, чтобы наконец разгадать смысл собственного бытия! – извечную загадку для каждого человека на планете.
* * *
В тот судьбоносный день Эмин Ибн Хосе сам (!), невзирая на гору неразрешённых проблем и важных дел, вызвался сопроводить нашу героиню в экскурсию по посольству, дабы показать ей, где находится её кабинет, буфет, смущённо кивнуть на туалет и познакомить Аврору с основными сотрудниками. Да, да, основным костяком, так сказать, поскольку коллектив постпредства включал в себя ещё и второстепенных, часто сменяющихся работников, как то: водители, официантки, уборщицы и т. д.
– Прошу вас, Авророчка, прошу, – суетился заместитель посла. – Позвольте мне вас так называть?
– О, конечно, – краснея от повышенного внимания такого занятого человека, пробормотала она.
– Спасибо, спасиб, спаси, спа, – сыпал он благодарностями, словно бусинами лопнувшего ожерелья. – Сейчас я покажу вам, Авророчка, ваш кабинет.
– Мой кабинет?! – удивилась наша героиня – никогда в жизни у неё не было собственного кабинета – на прежнем месте работы в её распоряжении была стойка посреди коридора одиннадцатого этажа гостиницы; кабинет же имелся лишь у главного администратора – Татьяны Георгиевны Рыжиковой, той самой, что обворовала номер Прощурова во время его отсутствия.
– Ваш, Авророчка, ваш! Прошу вас, – и Эмин учтиво пропустил её вперёд с испугом в глазах – вдруг всё это сон – один из тех редких долгожданных снов, когда его посещала первая супруга – весёлая, молодая, великолепная... Когда, проснувшись, он испытывал ни с чем не сравнимую пустоту и разочарование. Что, если эта красавица с внешностью его погибшей жены растает, растворится в воздухе? Вдруг он действительно выпал на какое-то время из реальности, и девушка является не чем иным, как наваждением? Но, к счастью и некоторому его удивлению, Аврора не растаяла на глазах, подобно Снегурочке с наступлением весны – напротив, заместитель посла почувствовал приятный запах ландыша от её волос, когда любезно открывал ей дверь.
Выйдя в приёмную, Аврора увидела там ту же картину, которую имела честь наблюдать двадцать минут назад, ещё до того, как была принята в посольство на странную должность – инспектора по контролю. За столом, ничего не слыша и не замечая, сидела женщина лет сорока восьми с отросшей стрижкой и крайне сосредоточенно печатала на электрической машинке, самозабвенно отбивая мелкую дробь двумя указательными пальцами, то и дело резко отдёргивая руки от клавиш к ушам. Голова её дёргалась ритмично, вдохновенно откидываясь назад – так, что Авроре снова пришло на ум странное, но довольно точное сравнение: секретарша напоминает ей пианиста, которого Аврора намедни видела по телевизору. Он с такой же страстью и темпераментом колотил по клавишам рояля в Малом зале Консерватории, так же закидывал голову и глаза прикрывал, когда исполнял «Патетическую» сонату Людвига ван Бетховена.
– Знакомьтесь, Авророчка, это наш секретарь – Вера Фёдоровна Демьянова, замечательная, отзывчивая женщина, прекрасный работник! – нахваливал «пианистку» заместитель посла и вдруг, подскочив к ней неожиданно, заглянул в толстую стопку рукописного текста, что лежала слева от «прекрасного работника», и сказал вполголоса, укоризненно: – Опять халтура?! Что это? Диссертация? На казённой бумаге? В рабочее время?
– А? Что? Господи ты боже мой! – испуганно подпрыгнула Вера Фёдоровна. – Так же от страха можно умереть! – воскликнула она от неожиданности, не соображая, кто перед ней стоит и в чём её обвиняет. – Ах! Это вы, Эмин Ибнович! А я вот тут работаю! – стелилась она, смущённо прикрывая текст красной папкой с документами.
– Вижу, вижу, – пробормотал заместитель посла. – Вера Фёдоровна! И отчего вы вечно коверкаете моё имя? Ведь я не Эмин Ибнович, а Эмин Ибн Хосе!
– Ой! Простите, Эмин Ибнович, но мне так удобнее! Это как-то по-русски, роднее, вот как, – нашлась Демьянова.
– Попрошу впредь меня так больше не называть!
– Как скажете, Эмин Ибнович, как скажете! Я ведь тут человек маленький, вот так.
Ознакомительная версия.
